Все знают, кто такой генерал Пуликовский, но мало кто знает о его государственной и общественной деятельности: о том, что он пять лет был полномочным представителем Президента РФ в Дальневосточном федеральном округе, является кандидатом технических наук, доктором политологии, имеет юридическое и экономическое образование. А еще он — замечательный рассказчик, написавший восемь книг о событиях, вошедших в новейшую историю России. С таким Пуликовским мы хотим познакомить нашего читателя.
«Был уверен, что бандиты быстро сдадутся»
— Константин Борисович, думали вы, когда отправлялись в Чеченскую республику, что конфликт продлится так долго?
— Нет. Впервые в этом признаюсь. Был уверен, что потери с обеих сторон, конечно, будут, но бандиты быстро сдадутся, ведь на них с трех сторон шла махина в лице российской армии — танки, БМП, пушки и войска. Ошибся. Когда 11 декабря 1994 года мы получили правительственное распоряжение о наведении конституционного порядка в Чечне, подписанное премьер-министром Черномырдиным, были в недоумении: почему не президентом или министром обороны? И что значит «наведение конституционного порядка», что за абстрактная формулировка? Мы же военные, нам нужно ставить четкие задачи. Что нам — с Конституцией на врага идти? В общем, тогда мало было порядка, а противоречивые указания из Кремля нам вообще не помогали. Знаете, что особенно раздражало? Когда мы одерживали победу за победой, теснили врага, когда оставалось совсем чуть-чуть, чтобы покончить с бандитами, вдруг приходило распоряжение сверху прекратить огонь, начать перемирие.
— Но почему оно поступало?
— Думаю, это были политические игры, кто-то в Москве преследовал свои цели. Ельцин тогда был серьезно болен, на передний план вышла кремлевская камарилья, которая и пыталась рулить. У нас было несколько этапов перемирия, которое могло продолжаться от месяца до полугода. Между тем армия по Марксу должна или воевать, или готовиться к войне. А тут — ни то, ни другое. Вот и начиналось разложение среди военных. А бандиты очень умело пользовались этой нашей русской расхлябанностью: зализывали раны, наращивали силы, доставали оружие, устраивали провокации и нападения на наши части. Мой сын погиб в одно из таких перемирий. Он пошел в Чечню добровольцем, матери ничего не сказал, прибыл с полком 31 октября 1994 года. А 14 декабря его не стало… Пошел на разведку в горы, где стояла застава полка — это на южной окраине Шатоя, откуда по Аргунскому ущелью лежит узкий путь к аулу Итум-Кале, а там уже и граница с Грузией. В заставе 50 человек, из них трое — офицеры. Во время перемирия повадился к ним местный пастух Ахмет. В первый раз притащил полтуши коровы, в которую якобы попал снаряд. Куда ему столько девать — холодильника же нет. Предложил солдатам шурпу сварить, те не отказались. Через несколько дней полтуши коня приволок — тоже якобы на мине подорвался. И так стал захаживать по-свойски: то мяса, то сигарет принесет. А в ночь на 14 декабря пришел не один. Часового и остальных спящих солдат и офицеров связали и угнали в горы. Утром командир полка не может связаться с заставой, отправляет старшего лейтенанта Алексея Пуликовского разобраться, что случилось. Сын взял три БМП и 18 солдат. Но их уже ждали — его группа попала в засаду бандитов, которыми командовал Арби Бараев. Сутки они вели бой в полном окружении. Алексей доложил в полк об обстановке, но командир растерялся, не доводилось до этого участвовать в боях, не вызвал помощь. Его потом отстранили от командования. На выручку группе сына на вторые сутки пришел Владимир Шаманов, который действовал со своими ребятами в соседнем ущелье. Но для Алексея было уже поздно: он погиб… Это всего один пример, как происходили такие перемирия, но подобных случаев десятки.
— Вам доводилось участвовать в переговорах?
— Только дважды по приказу Грачева говорил с Масхадовым. Точнее — заслушивал его требования, сам вести переговоры не имел права. Он же всякий раз хотел, чтобы мы прекратили огонь. Но это было пустое требование, потому что для этого нужно отвести войска друг от друга на расстояние пары километров хотя бы. А когда враг стоит чуть ли не через дорогу и время от времени палит в твою сторону, ни о каком прекращении огня не может быть и речи.
Несостоявшаяся операция
— Расскажите, почему в августе 1996 года не состоялась разработанная вами операция «Кольцо» по уничтожению бандитов, засевших в Грозном? Ожидалось, что она раз и навсегда покончит со всеми боевиками и с войной.
— Непосредственным человеком, воспрепятствовавшим этому, был генерал Александр Лебедь, который действовал заодно с Березовским. Думаю, они рассчитывали захватить власть в стране, а война в Чечне им мешала. Им нужен был этот постыдный для нашей страны и армии Хасавюртовский мир. Лебедь так мне и сказал: «Ельцин болен, находится на шунтировании в Лондоне. Осенью объявят внеочередные выборы, я их выиграю. Единственное, что препятствует, — этот конфликт». Он хотел сыграть именно на том, что станет тем человеком, кто остановит войну в Чечне. Генерал не имел права мне приказывать, так как по указу президента я подчинялся госкомиссии по урегулированию дел в Чечне, которую возглавлял Черномырдин. Его замами были министр обороны, министр внутренних дел и директор ФСБ. Лебедев же был секретарем Совбеза, но в комиссию он не входил. Однако каким-то образом ему удалось состряпать необходимый документ и на следующий день прилететь с ним в Ханкалу, где находился штаб объединенной группировки российских войск, которым я командовал. Мы подготовились к визиту: штабные нарисовали огромную карту развития событий с 1994 года, подготовили справку по национальному вопросу. Думал, генерал, вникнув в проблему, согласится со мной. Но вышло с точностью до наоборот. Он при всех обвинил меня в безумии, сказал, что я жажду мести за убитого сына и прочее. Это было очень мерзкое, наглое обвинение. Мы несколько суток вели работу по выводу из Грозного внутренних войск и милицейских подразделений, объявили местным о том, что они должны покинуть город в течение 48 часов, и за это время вышло около 240 тысяч женщин, детей и стариков. Оставалось менее суток до начала операции по уничтожению боевиков, и тут явился Лебедь. Он заявил, что если кто-то не согласен с тем, что операцию нужно отменить, пусть покинет командный пункт. Я встал и вышел.
— Вашему примеру кто-то последовал?
— Нет, никто. Испугались, наверное. Все-таки вероятность того, что Лебедь мог победить на выборах, если бы они состоялись, была очень высока. Никто не хотел ругаться с будущим президентом. Я снял с себя командование группировкой и убыл. В отставку подал в 1997 году, уволили меня только через год, в марте 1998-го. Все это время Лебедь продолжал меня преследовать. По его инициативе против меня было возбуждено уголовное дело — за действие или бездействие военачальника, в результате которого были понесены потери. Дело потом прекратили за отсутствием состава преступления. У меня же на фоне сильнейшего стресса случился гипертонический криз, полтора месяца лежал в реанимации в военном госпитале. Генерал же все это время пытался вызвать меня «на ковер». Я говорю: я не прячусь — или вы сами приезжайте, или просите врачей, чтобы для меня организовали медицинский самолет. А еще через полтора месяца Лебедя сняли с должности, а Березовского немного отодвинули от власти.
Знакомство с будущим президентом
— Как вы стали помощником первого мэра Краснодара Валерия Самойленко?
— Вернуть мое честное имя помог военный корреспондент «Вестей» Александр Сладков, сюжеты которого из Донбасса я с большим интересом сейчас смотрю на «России-1». Тогда он позвонил мне и попросил рассказать свою версию того, что произошло в Чечне в августе 1996 года. Этот фильм тогда посмотрело полстраны, в том числе «наверху». Меня позвал к себе Валерий Александрович. Работал его помощником почти два года. В 1998 году генерал-полковник Герой Советского Союза Борис Громов предложил мне организовать на Кубани региональное отделение общества «Боевое братство» и возглавить его. Сам он год уже как возглавлял российскую организацию. Я согласился, сумел объединить в рядах «Братства» вышедших в отставку или уволенных в запас солдат и офицеров. Так что занимался еще и общественной деятельностью.
— С чего началось ваше знакомство с Владимиром Путиным?
— Мы продолжали дружить с Анатолием Васильевичем Квашниным, первым замминистра обороны РФ — начальником Генштаба. В 1999 году, когда началась вторая чеченская война, меня пригласили в Москву в Генеральный штаб, где планировали штурм Грозного, подняли мои разработки по операции «Кольцо». В один из вечеров сидели над картами, Анатолий Васильевич говорит, что через пару часов приедет премьер-министр Путин, будем докладывать ему об операции, останься — он о тебе знает. Я спрашиваю, почему он к нам, а не мы к нему — все-таки как-то не по рангу. Квашнин ответил, что Владимир Владимирович знает нашу обстановку, что много карт, секретных документов, которые не следует лишний раз выносить из штаба, поэтому сказал, что сам к нам приедет. Президент приехал в начале одиннадцатого вечера, Квашнин меня ему представил. Он ответил: «Кто ж не знает генерала Пуликовского?» и пожал мне руку. Потом поинтересовался, чем я сейчас занимаюсь, немного побеседовали. Вскоре я вернулся в Краснодар, а в декабре 1999 года меня снова пригласили в Кремль на беседу с Владимиром Владимировичем, где он подробно расспрашивал меня о жизни и моей точке зрения на разные вещи.
— Вы возглавляли предвыборный штаб Путина на его первых президентских выборах, стали членом Совбеза. Видимо, пользовались полным его доверием.
— Не могу говорить за президента. Но в начале января 2000 года снова звонок из Москвы — приглашают в «Президент-отель» на важное мероприятие. Тогда меня и еще группу доверенных лиц Путина попросили возглавить его предвыборный штаб на Кубани. Конечно, я согласился. Работа была сложная, очень ответственная. У меня не было проблем с назначением начальников штабов на местах — это все были мои бывшие сослуживцы, которых я хорошо знал. Пять дней в неделю я работал в Краснодарском крае, а в пятницу вечером на два дня летел на учебу в Москву, где политолог Глеб Павловский инструктировал нас, руководителей региональных штабов, до 12 ночи. Потом мы возвращались домой с агитационными материалами и учили тому же самому уже своих местных начштабов. 25 апреля, по окончании выборов и незадолго до инаугурации, Владимир Путин собрал нас в Москве на банкет, на котором поблагодарил за проделанную работу.
Почему Дальний Восток
— Константин Борисович, как получили предложение стать полпредом президента в Дальневосточном федеральном округе?
— После инаугурации президента в определенных кругах шло активное обсуждение новых должностей полпредов, и я был уверен, что стану представителем президента на Северном Кавказе, который хорошо знал. Когда меня снова пригласили в Кремль, предполагал, что разговор пойдет об этом. Но когда Владимир Владимирович предложил мне Дальний Восток, от неожиданности даже растерялся. Видимо, мои эмоции отразились на лице, потому что президент сразу добавил: «Я вижу, мое предложение застало вас немного врасплох. Давайте я сразу скажу, что, независимо от вашего решения, вы все равно будете работать со мной. Если откажетесь от поста полпреда, мы подыщем вам достойную работу в Москве. Но пока я прошу вас стать моим полпредом в Дальневосточном федеральном округе». Признаться, этим президент меня подкупил. И я ответил, что с готовностью и благодарностью принимаю его предложение, буду работать там, куда меня отправит Верховный Главнокомандующий, где мои знания и опыт будут полезны.
— Но почему полпред в Дальневосточном федеральном округе, почему не в Северо-Кавказском, где вы всех знали и все знали вас?
— Именно потому, что я всех знал, поэтому и не назначил. Я спросил президента об этом много позже, когда в одну из его поездок на Дальний Восток мы летели из одного города федерального округа в другой. К слову, такие перелеты были самыми плодотворными в плане работы и общения. В самом деле, из Хабаровска до Анадыря лететь 6 часов, от Петропавловска до Магадана —
2 часа, до Якутска — 3. «Вам было бы очень сложно работать в Северо-Кавказском округе, потому что пришлось бы делать скидку на знакомство с теми или иными чиновниками или силовиками, а это недопустимо: так порядок не навести». И ведь президент был абсолютно прав!
Единственный друг Ким Чен Ира
— Говорят, в КНДР в каждом школьном классе рядом с портретом бывшего руководителя Северной Кореи Ким Чен Ира висел портрет Константина Пуликовского с подписью: «Большой друг любимого руководителя». Что это за феномен такой — теплых отношений с лидером самой закрытой страны в мире? Как вам удалось наладить дружеские дипломатические отношения с государством-изгоем коллективного Запада, причем до такой степени, что совершили путешествие по Транссибу с «Великим Вождем»?
— Ким Чен Ир показался мне очень одиноким человеком. Его боготворила вся страна, народ называл его не иначе, как Великим полководцем, он был окружен тысячей человек, огромным штатом подчиненных, почти ни на минуту не оставался один, и все-таки был очень одинок. Я тоже был по-своему одинок. Институт полномочных представителей президента существует уже 22 года, но мало кто знает, чем занимаются полпреды. Эта должность не предполагает заведение близких друзей на новом месте, полпреды подчиняются напрямую президенту и подотчетны только ему. Наверное, это вот одиночество нас и сблизило.
— А как вы познакомились?
— Мало кто знает, что свой первый зарубежный визит на посту президента Владимир Путин сделал в Пхеньян, как бы это странно и удивительно тогда ни выглядело. И я поехал с ним. Было лето — июнь или июль, я встретил Владимира Владимировича в Благовещенске, там провели небольшое совещание и затем сразу полетели в Северную Корею. Но тогда это было мимолетное знакомство: пожали друг другу руки, поужинали вместе. Провели там двое суток, я проводил президента и сам улетел в Хабаровск. А потом мне поручили сопровождать Ким Чен Ира в его многодневном путешествии по Транссибу. Я встретил вождя на станции Хасан, точнее — на реке Туманган (Туманная), по которой проходит граница. Он прибыл своим поездом, а так как в Северной Корее узкая колея, на станции Хасан поезд нужно было «переобуть». Пока мы ждали, пили чай, беседовали по-русски. Ким Чен Ир хорошо понимал, но говорил плохо. Тем не менее вполне себе можно было общаться. Его интересовал я, моя должность, расспрашивал о Путине — какой он. К помощи переводчика мы прибегали только во время официальных протокольных встреч.
— Для всего мира Ким Чен Ир был диктатором, а вам он каким запомнился?
— Мое впечатление складывается из небольших моментов. Его супруга умерла, и Ким, мне кажется, очень по ней тосковал. Когда я приехал к нему в гости в первый раз, он стал рассказывать о ней. А я спрашиваю: где ее прах? «Тут недалеко, на кладбище». «А давайте поедем к ней на могилу». Он: «Конечно, поедем!». Почему я это предложил? Потому что до этого он спрашивал меня о сыне, и если бы Ким был в Краснодаре, мы бы обязательно съездили на могилу к Алеше на Славянское кладбище. Вообще, Ким много куда брал меня с собой — в школы, например. В очередной мой приезд снова едем в школу, а там рядом с его портретом — мой. Спрашиваю — зачем? Он говорит: «Это с моего одобрения. Потому что вы — единственный человек в мире, кто так много времени со мной проводит, а ведь вы даже не кореец». Замечу, что его окружение относилось ко мне так же, как к самому Великому полководцу. Как будто я опылился и частичка его славы перешла на меня. Уже после смерти Кима я приехал в Корею, хотел побывать на месте его упокоения, в мавзолее, так как не получилось быть на похоронах. Меня встречали местные власти, охрана. Сажусь в машину. Один охранник впереди, второй — слева рядом со мной. Смотрю — он прям вжимается в дверцу машины, на меня не смотрит. Я говорю — ты чего, сядь нормально. А он: «Вы тот генерал, который с нашим полководцем 24 дня в поезде ехал?» — «Да», — говорю. Он еще больше вжался в сиденье: «Вы для нас как бог!» Честно, мне неприятно стало, какое-то идолопоклонство. У меня до сих пор теплые дружеские связи с посольством Северной Кореи в Москве, бываю там очень часто. Приглашают по всякому поводу и без повода, тем более если день рождения Ким Ир Сена, Ким Чен Ира, Ким Чен Ына. На таких мероприятиях выставляют мои книги, переведенные на корейский и английский языки, которые посольство само издает, дарят их гостям.
— И завершающий вопрос, Константин Борисович. Какими будут ваши первые шаги на посту председателя Совета ветеранов Краснодара?
— В течение двух месяцев буду проводить аудит и ревизию финансовой деятельности, имущественный и кадровый аудит. В организации числится 137 тысяч человек, я должен убедиться, что так оно и есть. Мэр Краснодара Андрей Алексеенко поддерживает меня в этом, мне выделят по одному специалисту, чтобы эта работа была проведена профессионально. Примерно в октябре соберу совет, подведу итоги. Тогда же обозначу, как мы будем работать дальше, составим план на окончание года и на следующий год. А в сентябре примем участие в выборах: на избирательных участках будут работать наши ветераны в составе комиссий и в качестве общественных наблюдателей.
Текст подготовили Владимир Вербицкий и Наталья Галацан
