В последние годы в средствах массовой информации, а вслед за ними и во многих исторических исследованиях, издающихся в западных странах, резко усиливаются тенденции, направленные кардинальную ревизию истории Второй мировой войны (1). 

Одной из основных составляющих частей этого процесса является приуменьшение роли Красной Армии в разгроме фашизма и попытки возведения в ранг абсолютной истины тезиса о равной ответственности нацистской Германии и Советского Союза за начало мировой катастрофы 1939–1945 гг. С этой целью значительное распространение на Западе получает сформировавшаяся еще в первые годы холодной войны теория тоталитаризма в ее самом радикальном варианте, полностью уравнивающая политические режимы, существовавшие в СССР и «Третьем рейхе». 

Как справедливо отмечал крупнейший отечественный исследователь германского фашизма А.А. Галкин, при помощи этой теории решаются не столько научные, сколько политико-идеологические задачи. При этом большинство ее последователей полностью игнорируют принципиальную несовместимость «ценностных систем и противоположность целевых установок» СССР и государств, в которых были установлены фашистские режимы (2).

Проблемы, связанные с советско-германским сотрудничеством 1922–1933 гг., получившим известность как рапалльская политика, также находятся в центре обсуждения современных политических деятелей и исследователей западных стран. Весьма влиятельные круги политической и интеллектуальной элиты пытаются утверждать, что основной целью сотрудничества СССР и Германии уже в те годы являлось стремление к ревизии Версальской системы международных отношений и подготовке совместной войны против Польши. Так, в опубликованной в 2007 г. монографии канадский историк В. Вуркутиотис осторожно намекнул на параллели между Рапалльским мирным договором 1922 г. и советско-германским договором о ненападении 1939 г. (3). 

Годом ранее немецкая исследовательница Е.И. Флейшхауэр в безапелляционных выражениях заявляла, что советско-германский альянс «с самого начала преследовал наступательные цели, которые могли быть реализованы в любое время». Договаривающиеся стороны, по мнению автора, якобы стремились пересмотреть Версальский договор военными средствами (4).

На подобного рода выводы, на наш взгляд, повлияла и позиция многих отечественных ученых, которые после провозглашенной во второй половине 1980-х гг. политики гласности стали кардинальным образом пересматривать доминировавшие в советской историографии оценки рапалльской политики. Далеко не во всех случаях этот процесс носил беспристрастный характер. В угоду политической конъюнктуре некоторые исследователи в своих оценках ограничились простой сменой знаков с «плюсов» на «минусы» и наоборот. В результате создавалась новая, но вовсе не объективная картина событий. В 1992 г. в Москве российскими историками Ю.Л. Дьяковым и Т.С. Бушуевой была опубликована книга с весьма показательным заголовком «Фашистский меч ковался в СССР» (5). 

Тем самым предпринималась попытка распространить в отечественной историографии представления, согласно которым сотрудничество германского рейхсвера и Красной Армии в 1922–1933 гг. заложило основы для последующего развития военно-промышленной машины гитлеровского режима.

В настоящей статье предпринимается попытка рассмотреть взгляды американских историков относительно позиции германского крупного бизнеса по поводу советско-германского сотрудничества и его участия в рапалльской политике, что во многом обусловлено их недостаточной изученностью в отечественной историографии.

В начале холодной войны влиятельные общественные и политические деятели США, а вслед за ними и значительное число исследователей пытались трактовать «гитлеровский курс на развязывание войны как историческое и логическое завершение “ревизионистской” тенденции в политике Веймарской республики, важнейшим звеном которой считались и советско-германские отношения» (6).

Даже отказавшийся служить в американской армии в знак протеста против развязывания Вашингтоном холодной войны историк Дж.В.Ф. Хальгартен, труды которого достаточно высоко оценивались в советской историографии, давал крайне негативную характеристику рапалльской политике. В своей монографии о роли владельцев германской тяжелой промышленности в истории Веймарской республики и приходе Гитлера к власти исследователь заявлял, что их сотрудничество с Советским Союзом являлось одним из свидетельств антидемократических и антизападных устремлений немецкого крупного бизнеса. Автор утверждал, что представлявший в 1922 г. интересы Москвы в Берлине К.Б. Радек и руководство Коммунистической партии Германии (КПГ) шли «рука об руку» с рейхсвером и крупными промышленниками в осуществлении интересов советской внешней политики, направленной на сопротивление Франции (7). 

Хальгартен отмечал, что подписавший Рапалльский договор министр иностранных дел, являвшийся к тому же влиятельным деятелем делового сообщества Германии как руководитель электротехнического концерна «АЭГ» В. Ратенау был сторонником демократии и стремился к достижению соглашения с Францией. Однако он, по мнению исследователя, попал под влияние части армейских кругов, ожидавших «спасения для Германии с Востока». Тем самым активной движущий силой рапалльской политики провозглашались наиболее реакционные круги германской армии и крупного капитала (8).

Конечно, подобного рода оценки претерпевали эволюцию. Уже в 1950-е гг. ряд западных историков признавали, что договор в Рапалло являлся закономерным результатом процесса восстановления тесных экономических связей, которые существовали между Германией и Россией до начала Первой мировой войны. Исследователи полагали, что эти взаимовыгодные отношения было разорвать нелегко, а наложенные союзниками ограничения на немецкий экспорт после войны усилили стремление лидеров всех отраслей германской промышленности «повернуться лицом к Востоку» (9).

Тем не менее в американской историографии заметное распространение получила точка зрения, согласно которой позиция германского крупного бизнеса относительно Раппальской политики не была единой. Исследователи выделяли две группировки в рядах германской промышленности. Первая из них, возглавляемая Ратенау, объединяла представителей легкой промышленности и производителей товаров, которые зависели от западного капитала, сырья и рынков и считали необходимым участвовать в совместном с Великобританией и Францией консорциуме по деятельности в Советской России. 

Вторая группа, включавшая ведущих деятелей металлургической промышленности Германии, таких как Г. Стиннес, О. Вольф и Г. Крупп, не была заинтересована в сотрудничестве с западными странами и рассматривала Восток в качестве своего основного рынка сбыта. Лидеры этой группировки, по убеждению значительной части авторов, стремились к установлению более тесных отношений с Советской Россией, особенно в сфере производства вооружений.

Даже в ряде более современных американских исследованиях о деятельности германского крупного бизнеса содержатся подобного рода формулировки. Так, не являющийся критиком рапалльской политики профессор Колумбийского университета Ф.Р. Бергхан в 1996 г. высказывал мнение, что предпринимательские круги, близкие к Ратенау, поддерживали политику выполнения Версальского договора, рассматривая ее как шаг «на пути реинтеграции Германии в мировую экономику». 

Данная стратегия, по их мнению, должна была ускорить процесс послевоенного восстановления экономики, а также мобилизации промышленного потенциала страны, что «повысило бы ее политическое и экономическое влияние в Европе». Их противники, главным образом представители рурской промышленности, такие как Стиннес, выступали против «политики выполнения». В сложившихся в 1920-е гг. условиях они, по мнению автора, стремились укрепить сотрудничество с Советской Россией, чтобы противостоять западной линии (10).

В работах американских историков, безосновательно стремящихся рассматривать советско-германское сотрудничество 1922–1933 гг. как попытку двух стран развязать военные действия, подобного рода тезис звучит более безапелляционно. Однако эти исследователи оказались не в состоянии привести доказательств, которые бы говорили о наличие между Германией и СССР соглашений о совместных военных действиях против Польши или любого другого государства (11). Вместе с тем, в годы разрядки в советско-американских отношениях и проводившийся канцлером ФРГ В. Брандтом новой восточной политики в американской историографии появились ряд важных исследований, касающихся различных аспектов рапалльской политики. Среди публикаций, в которых подверглись критике воззрения политически ангажированных американских и западногерманских исследователей, широкую известность получили увидевшие свет еще во второй половине 1950-х гг. труды профессора Университета Джона Гопкинса Г.У. Гатцке (12). 

Однако наибольший вклад в осмысление экономических аспектов советско-германских отношений в годы Веймарской республики и позиции германского крупного бизнеса внес историк из Университета штата Пенсильвания Р. Химмер. В своих работах, основанных на документах из микрофильмированных архивов рейхсканцелярии и министерства иностранных дел Веймарской республики, а также материалах о советско-германских отношениях из архивов ГДР, ученый сумел пролить свет на отношение крупнейших германских промышленников к Рапалльскому договору и перспективам сотрудничества с Советской Россией и Советским Союзом.

Анализ огромного массива архивных документов позволил Химмеру сделать однозначный вывод, что все крупнейшие промышленники Германии, включая Ратенау, разделяли одни и те же идеи и амбиции по отношению к России. Все они хотели установить экономическое господство над советской территорией, которое «позволило бы рейху выдержать послевоенное бремя и в конечном итоге снова стать мировой державой первого ранга» (13). Содержащиеся в одной из статей Химмера сведения в принципе подтверждают выводы советских исследователей, согласно котором германские промышленники и финансисты «строили планы превращения Советской России в аграрно-сырьевой придаток капиталистического лагеря» (14).

Так, Ратенау рассматривал Россию как «полуколониальную, аграрную область, естественно дополнявшую индустриальное общество Германии». В многочисленных работах в 1916–1920 гг. он характеризовал Россию как «крестьянскую страну, которая могла служить Германии обширным рынком сбыта для ее мануфактур и важным источником сырья. Ее усилия по индустриализации Ратенау заклеймил как глупые представления и с удовлетворением заметил, что после войны промышленность играла там меньшую роль» (15). 

Позиция Стиннеса и других ведущих германских промышленников, согласно приведенным американским историком данным, мало чем отличалась от представлений Ратенау. Такие известные деятели делового сообщества Германии, как Стиннес, О. Видфельдт из фирмы «Крупп» и партнер Раненау Ф. Дойч вынашивали относительно России исключительно эксплуататорские замыслы (16).

Рурские промышленники угля и стали, согласно доводам Химмера, также рассматривали сотрудничество с Антантой более перспективным, чем советско-германское сближение. В связи с этим они активно обсуждали идею создания общего западноевропейского консорциума, посредством которого Германия наряду с Францией и Англией принимало участие в проникновении в советскую экономику. Несмотря на то, что идея консорциума ранее обсуждалась англичанами и французами, инициативы немецких промышленников в мае 1921 г., по мнению исследователя, убедительно свидетельствуют о том, что «проект имел немецкое, а не западное происхождение» (17).

Германские промышленники прекрасно осознавали, что советские руководители понимали опасность такого замысла, носившего откровенно империалистические цели. Однако они полагали, что крайне тяжелое экономическое положение, в котором оказалась Советская Россия, а также полная неэффективность экономической политики большевиков вынудит Советы полностью восстановить капитализм и «обратиться за иностранной помощью на любых условиях». Германия, по их убеждению, должна была преследовать свои амбиции в России путем объединения с Западом, чтобы не быть исключенной из мировой экономики и политики (18).

В исследовании Химмера была подробно рассмотрена деятельность советских дипломатов, которые сумели эффективно сыграть на англо-франко-германских противоречиях, сорвать планы по созданию консорциума и заключить для себя выгодный договор с Германией в 1922 году. Руководство Германии и ее экономическая верхушка и после заключения этого договора, по убеждению историка, никогда не могли полностью отказаться от своих империалистических амбиций в России. По крайней мере, до 1925 г. они считали, что «полная трансформация» Советского Союза в сторону капитализма продолжается и еще создаст большие возможности для Германии. Немецкое деловое сообщество настаивало на «открытии России для коммерческого проникновения», что способствовало стойкому недоверию и нестабильности в германо-советских отношениях. 

В подтверждение своей позиции Химмер привел слова наркома внешней торговли СССР Л.Б. Красина, говорившего, что едва ли через четыре месяца после Рапалло «правящие круги Германии продолжают рассматривать Россию не иначе… как объект капиталистической эксплуатации, как колонию, как страну мужиков». Однако, как подчеркнул американский автор, Рапалльский договор помог «сделать мужиков еще более способными противостоять силам», которые вели борьбу с Советским Союзом (19).

Объем данной статьи, не позволяет раскрыть полностью все направления и тенденции, характерные для развития американской историографии заявленной проблемы. Однако приведенные выше оценки показывают, что Рапалльский договор и последовавшее за ним советско-германское экономическое сотрудничество, в том числе, в военной области, не может рассматриваться как основа для реваншистских устремлений двух государств. Подобные измышления не имеют под собой никакой доказательной базы.

Автор — Александр Богдашкин.

  1. Подробнее об этом см.: Stenius H., Österberg M., Östling J. Nordic Narratives of the Second World War: An Introduction // Nordic Narratives of the Second World War: National Historiographies Revisited / Ed. by H. Stenius, M. Österberg, J. Östling. Lund, 2011. P. 9–30; Богдашкин А.А., Намазова А.С.Введение // Советский Союз и мир во Второй мировой войне / Отв. ред. А.А. Богдашкин. М., 2022. С. 9–10.
  2. Галкин А.А.Фашизм как общественный недуг // Берегиня. 777. Сова: Общество. Политика. Экономика. 2014. № 4 (23). С. 13.
  3. Vourkoutiotis V. Making Common Cause: German-Soviet Secret Relations, 1919–1922. N.Y., 2007. P. 4, 169.
  4. Fleischhauer E.I. Rathenau in Rapallo: Eine notwendige Korrektur des Forschungsstandes // Vierteljahreshefte für Zeitgeschichte. 2006. Jg. 54. H. 3. S. 414.
  5. Дьяков Ю.Л., Бушуева Т.С. Фашистский меч ковался в СССР: Красная Армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922–1933. Неизвестные документы. М., 1992.
  6. Орлова М.И.Буржуазная историография ФРГ о рапалльской политике Веймарской республики // Вопросы истории. 1978. № 11. С. 69.
  7. Hallgarten G.W.F. Hitler, Reichswehr und Industrie: Zur Geschichte der Jahre 1918–1933. Frankfurt a/M., 1955. S. 29.
  8. Hallgarten G.W.F. General Hans von Seeckt and Russia, 1920–1922 // The Journal of Modern History. 1949. Vol. 21. No. 1. P. 32.
  9. Подробнее см.: Himmer R.Rathenau, Russia, and Rapallo // Central European History. 1976. Vol. 9. No. 2. P. 146.
  10. Berghahn V.R. Introduction: German Big Business and the Quest for a European Economic Empire in the Twentieth Century // Quest for Economic Empire: European Strategies of German Big Business in the Twentieth Century / Ed. by V.R. Berghahn. Oxford, 1996. P. 13.
  11. См. об этом: Scheliha W. von. Review of Vourkoutiotis, Vasilis, Making Common Cause: German-Soviet Secret Relations, 1919–1922 // H-German, H-Net Reviews. November, 2007. URL: Редакция «Краснодарские известия» коллективный разум