Здесь сажают огороды и держат птицу
Я живу в поселке Северном. Таксисты-приезжие пугаются, слыша название. И выдыхают, глядя на маршрут, проложенный навигатором:
— Так это ж рядом, за Баскет-холлом! Там вроде и дороги есть…
Ну, есть… Летом по длинным грунтовкам поселка стремительно проносятся пыльные мини-смерчи. Местные распознают опасность издалека и становятся к ней спиной, зажмурив глаза. Залетные же потом трут глаза и скрипят песком на зубах.
Зимой у нас на несколько градусов холоднее, чем в центре. Северный же! И если выпадает снег, у нас он задерживается, в то время как в других районах города уже вовсю месят грязь.
У поселка неофициальное название. Когда-то его земли были дальней северной окраиной города. Сейчас территория — крохотная часть громадины Прикубанки, потерявшаяся на карте между Городом спорта, Молодежным, Немецкой деревней и «Золотым городом». И это один из немногих микрорайонов, в которых сохранилась атмосфера старого Краснодара. Одноэтажного, неспешного, тихого, утопающего в зелени. Здесь сажают огороды и держат птицу. Вечерами бабушки сидят на лавочке, провожая взглядами прохожих и машины.
Конечно, наступление города не остановить: то там, то тут вырастают новые красивые коттеджи. Но все же старой, советской застройки пока больше. Привлекают внимание некоторые заборы. Мой фаворит — на улице Большевистской. Он украшен голубками, пьющими из рюмки, и… оленем. Ну вот почему олень? Хозяин был охотник? Моя же фантазия рисует разные сценарии семейной жизни.
А тому, как обозначили свой адрес жители дома на Дорожной, нет аналогов. Не видела, по крайней мере. Название улицы и номер дома выкованы из металла, и вся эта красота установлена на воротах. Так же, как и олени. Может, так было модно?
Очень привлекают внимание редкие старенькие дома, зачастую турлучные или саманные, покосившиеся, ушедшие в землю, с деревянными окнами, иногда даже с резными наличниками и ставеньками.
Каждое утро и вечер я прохожу мимо и невольно им кланяюсь: приходится это делать, чтобы не задеть нависающие ветки деревьев и кустов, полные влаги после частых этой весной дождей. А еще выписываю белыми кроссовками зигзаги между затопленными тротуарами и грязными обочинами.
По утрам шагается медленно — сейчас зацвел жасмин, он сам себя не понюхает. А нынешние уличные клумбы — это море пионов и гигантских петушков. Мысленно бью себя по рукам, чтобы не тянуться за телефоном. Фотографии не передадут красоты, зато хитро украдут терапевтический эффект, который получаешь только напрямую, через глаза.
Следующая остановка — «Сады»
Куда иду? На восьмичасовую электричку, которая за 10 минут домчит меня в центр города. Поезд несется быстро, шумно, нервно стучит колесами и сигналит каждые несколько секунд. Идеально для того, чтобы выйти из дзена в суету чистой и шумной улицы Красной.
Вечером все та же электричка отвозит обратно в поселок. Нередко слышу, какое удивление вызывает название нашей платформы — «Сады». Ведь нет никаких садов в Северном, недоумевают соседи по вагону. Но это сейчас нет, а всего несколько лет назад еще были. Яблоневые. Нам посчастливилось их застать. Остатки некогда огромного сада, заложенного еще в советское время, вырубили прошлой весной. Причем сделали это, когда деревья цвели и дарили нежный аромат. Я видела, как плакали над изрубленными деревьями местные жители — сюда приходили из Молодежного и Северного, чтобы сделать красивые фото и видео. Сейчас на месте яблонь растет пшеница, вдоль поля которой гуляют теперь только собачники.
«Отставить смех гиен»
Недавно наши дети стали свидетелями того, как на соседней улице разобрали очередной саманный дом. Новый хозяин участка сделал это аккуратно, сложив крупные блоки на улице, видимо, они ему еще для чего-то пригодятся.
— Хм, из чего они сделаны? — спросил сын и, когда я ответила на его вопрос, изобразил смех гиен.
— Отставить, давай поуважительнее. Я выросла в саманном доме и с большой теплотой вспоминаю о нем. Зимой в нем было тепло, а летом прохладно. Со временем дед, в честь которого тебя назвали, обложил дом кирпичом, и из-за получившихся толстых, почти метровых стен подоконники стали широкими. С книжкой я провела на них свое детство. Бабушка, а потом и моя мама каждую весну перед Пасхой белила внутренние стены гашеной известью. Это было в те годы, когда в квартирах моих одноклассников уже красовались обои, а из крана текла вода. Мы же долго набирали ее из колонки на улице. И, знаешь, я бы многое отдала, чтобы хотя бы на час снова оказаться в родном доме, но он, как и многое в нашей жизни, ушел в прошлое.
«Папа освобождал Украину, языка брал»
Один из местных турлучных домиков не давал мне покоя — хотелось узнать историю выцветшей пятиконечной звездочки на его крыше. Живет ли в доме семья ветерана Великой Отечественной войны или, может быть, участок уже продан и скоро на месте хатки вырастет новый особняк?
— Да, мой папа, Иван Сергеевич Чехов, воевал. Его не стало еще в 1978 году. Он был родом из Воронежской области, мама — из Выборга. На Кубань родители переехали в 1938-м. Папа был столяром, все делал своими руками. Вот и этот дом построил сам. Помню, как мы с ним поехали на арбе (мне тогда шесть лет было) в какую-то станицу, чтобы нарубить камыша. Папа его связывал пучками и из этих пучков выставлял стены, скреплял их проволокой. Такие дома называют турлучными. Вот уж сколько лет наш стоит, и ничего…
Отец освобождал Украину, был на передовой. Как-то он передал маме: собери мне сухарей, есть нечего. Она, конечно, поехала, отвезла, как-то встретились они там. А потом папе оторвало два пальца на правой руке, и его перевели сначала в хозчасть, а потом в разведку. Рассказывал, как языка брал. Фотографий в форме у нас нет, а вот гражданскую покажу.
Отец высокий был, мама ему до плеча не доставала… В 1936 году родилась моя старшая сестра, в 1951-м — я. Всю жизнь прожили мы в Северном, раньше-то он и городом не являлся. Было всего несколько улиц с ужасными дорогами, а кругом — совхозы и колхозы, поля да сады. Какие виноградники росли, вы бы видели! А моя мама выращивала рассаду в теплицах, что стояли на месте нынешнего Города спорта. Сейчас все иначе, а как по-другому, жизнь идет…
