Вам грустно — станет еще хуже. Или в лучшем случае никак
С чего начинается театр? С покупки билета. Вы приходите в кассу и говорите: «Хотелось бы посмотреть что-то новое. Что можете посоветовать?» Очаровательная билетерша поясняет, что в репертуаре появился спектакль по мотивам судьбы великой актрисы Валентины Караваевой. Кто ставил? Известный в России режиссер Елизавета Бондарь, номинант высшей национальной премии «Золотая маска». Впечатляет. Берете.
После рабочего дня вы приходите в театр. Вы много читали, любите сложную драматургию, обожаете покопаться в себе и готовы к самым смелым авторским замыслам. Почему нет? Заходите в зал. Спектакль «16 mm: обратимая» идет на камерной сцене, и первое, что вам бросается в глаза, — это интересная, красивая по форме декорация. Вы видите стеклянную колбу, имитирующую комнату с большим количеством лампочек и свисающей с потолка кинопленкой. «Будет что-то стоящее», — думаете вы в предвкушении и садитесь в кресло.
Те, кто имеет представление о жизни актрисы Валентины Караваевой, понимает, о чем пойдет речь и почему в этой самой стеклянной клетке находится чучело чайки. Сценография сразу же настраивает зрителя на драму. Впрочем, создатели спектакля этого и не скрывают. Драма так драма. Мало, что ли, соли в наших трудовых буднях? Свет гаснет. Поехали.
Браво актрисам и художнику-постановщику!
В основу постановки легла пьеса, созданная по мотивам судьбы советской актрисы театра и кино, известной по фильму «Машенька». Елизавета Бондарь предлагает взглянуть на человека, оказавшегося в изоляции и преодолевающего отчужденность от мира через независимое творчество.
На сцене появляются четыре актрисы, все они исполняют одну и ту же роль — Валентины Караваевой. Почему? Вероятно, из-за многогранности личности самой героини, а возможно, режиссеру было недостаточно одной актрисы на сцене. Остается только гадать. К слову, роли исполняют заслуженная артистка России Татьяна Корякова, заслуженная артистка Киргизии Тамара Родькина, заслуженные артистки Кубани Наталья Арсентьева и Ирина Хруль. Этот блестящий актерский квартет в сочетании с продуманной сценографией составляет ту часть постановки, на которую хочется смотреть.
Дальше начинается сложная читка, местами разбитая на долгие паузы, и даже очень правильные и интересные мысли на тему трагичности и обреченности женской судьбы в нашей стране гаснут за словами, ведь каждая из Валентин говорит одна за другой и практически в унисон, что создает некоторые проблемы с аудиальным восприятием. Диалог героини с самой собой переплетается с цитатами из «Чайки» А. Чехова, «Анны Карениной» Л. Толстого, «Обыкновенного чуда» Е. Шварца и фрагментами кино с участием Караваевой. (Все, кто не читал или не смотрел эти произведения, выйдите из зала!) Но, к счастью, большинство читали и смотрели. Все это напоминает поток мыслей человека, который находится в поиске самого себя. Он безжалостен и буквально разбирает себя на детали. Те, кто на ты с хирургическим самокопанием, быстро уловят суть. Только зачем? Ведь никакого катарсиса не происходит. И его как-то очень быстро перестаешь ждать.
Не всякая драма заводит в тупик. Иногда она дает силы жить
Каждая из Валентин включена в непрерывный процесс репетиции фрагментов и монологов, многократно проигрываемых перед любительской камерой с 16-миллиметровой пленкой: после страшной аварии артистка на протяжении долгих лет снимала себя на камеру, так как оказалась абсолютно невостребованной в профессии из-за жуткого шрама на лице. Пространство метафизической лаборатории главной героини, в которую заточена и она сама, и ее безостановочная работа над образами, создано художницей Валидой Кажлаевой вместе с художником по свету Павлом Бабиным и художником мультимедиа Александром Плахиным, и это пятибалльная работа, повторюсь. В это пространство заточен и зритель. Нужно ему это заточение в такой форме или нет? Вопрос философский.
Для чего-то, видимо, режиссер решает пожалеть публику: ближе к середине спектакля появляется актер Алексей Мосолов, в ироничной форме рассказывающий от лица Льва Каренина о том, что, собственно говоря, происходит на сцене и кто такая Валентина Караваева. В зале раздается первый смех. Комичность и неловкость ситуации, когда тебе хочется переключить канал, вызывает улыбку. Моя соседка открывает бутылку с водой и вздыхает.
Действо заканчивается смертью героини, после чего в ее квартиру приходят посторонние личности (все тот же Алексей Мосолов в образе то ли ремонтника, то ли нового жильца, аппетитно поедающего быстрорастворимую лапшу) и ведут отстраненную беседу о том, что здесь много лет жила какая-то бабка, снимавшая себя на камеру. Свет медленно гаснет. Конец. Да. Мы знаем, что жизнь — жестокая штука и так бывает. И даже еще хуже. Но какой вывод мы должны сделать?
Актеры с режиссером выходят на сцену на поклон. Зрители аплодируют, но недолго. Начинается самая интересная часть вечера — обсуждение спектакля вместе с известным театральным критиком Верой Сердечной. Остается процентов тридцать зрительного зала. Перед тем, как я озвучу мнения, скажу, что трагизм на сцене — это хорошо, если после увиденного ты крепко задумался, по-честному взглянул на свои поступки и у тебя не возникло устойчивого чувства, что режиссер разбирался сам с собой и твое присутствие в этом зале ему не так уж и ценно.
Все плохо?
— Я видел этих прекрасных актрис в разных спектаклях, и сегодня они блестяще выполнили то, что от них потребовал режиссер. Но то, что сделал режиссер, мне абсолютно непонятно. Вы спросили, что мы об этом думаем, а я бы хотел понять, что режиссер думал, когда пытался донести нам вполне человеческую историю, из которой можно сделать спектакль вот таким образом. Здесь нечего было понимать… Были только две удачные фразы и сильная финальная сцена,
Отмечу, что во время обсуждения режиссер находилась в зрительном зале и, несмотря на вопросы, адресованные ей, не стала давать публике никаких комментариев. Почему люди, по ее мнению, должны тратить время на просмотр конкретной работы, увы, остается за кадром.
— Мне данный спектакль показался фрагментарным. Начало, продолжение — великолепно. Метания актрисы, ее размышления над теми ролями, которые она играла, — все понятно и все замечательно. Но когда начинаются фрагменты из «Обыкновенного чуда», я не могу понять — зачем? Для чего такие длинные паузы? Возможно, режиссер думал, что они разделят между собой куски. Время щелкает, а ничего не происходит. Мне не хватило закольцованности этого спектакля,
Высказаться хотели многие. И так как дискуссия была ограничена по времени, говорить старались по существу. Одна из зрительниц отметила, что ей длительные паузы, напротив, показались уместными.
— Мне понравилась форма: она интересная, сложная, многослойная. Это современно, это постмодерн, все круто звучит. Но у меня было жуткое сопротивление содержанию спектакля. Понятно, что все сложно, что экзистенциальный кризис, что человек не находит себя, что он теряет смысл, — все это читается. Но зачем так много? Мне было тяжело. Много непонятных связок, и я не могу понять, куда меня двигают, если мы никуда не двигаемся. Хорошо, мы в тупике. Но зачем? Мне больше всего как раз понравилась пауза. Это был тот момент, когда я могла подумать про себя. У всех нас разные жизни, но мы все идем за неким шаблоном, за тем, как должно было быть. Отматываем пленку назад и разбираем, почему у нас не получилось. Все мы бываем в этой пустоте.
Вера Сердечная подвела итог.
— Мне кажется, что получилось рассуждение о том, какое счастливое и проклятое место — сцена. Какая счастливая и проклятая эта судьба. Для меня было ценно, что монологи, которые произносили актрисы, преломлялись через их личный опыт. Когда они говорят отчасти своими голосами, а не от лица персонажа, мне кажется, это дорогого стоит,
