В устранении последствий самой страшной катастрофы ХХ века приняло участие более 1,5 тыс. краснодарцев. Сегодня в столице Кубани их проживает около 500. Вклад этих людей в дело, которое отняло у них самое ценное – здоровье, трудно переоценить.
4 тыс. тонн цемента ежемесячно
Николай Александрович родился в 1949 году в Новопокровском районе. После службы в армии отучился в Кубанском сельскохозяйственном институте на военной кафедре, затем работал в Краснодарском крайисполкоме. На момент трагедии ему было 37 лет.
— Когда стало понятно, что это катастрофа международного масштаба, начались специальные военные сборы. Была сделана ставка — призвать много офицеров запаса. Первый эшелон Краснодарского полка гражданской обороны, который дислоцировался в станице Динской, отправили на ликвидацию аварии 15 мая. Я попал во вторую волну — с 7 июля по 3 октября.
Николая Мохова назначили на должность заместителя командира 2-го механизированного батальона, а чуть позже — и командира.
— Мы жили в палаточном лагере, работали круглосуточно. Выгружали из вагонов цемент, бентонитовую глину и доставляли на бетонные заводы для строительства саркофага над обломками. За месяц мы выгрузили 4 тыс. тонн цемента и 120 тыс. кв. метров железобетонных плит. Плитами мы укладывали поверхность, чтобы движущийся транспорт не поднимал в атмосферу зараженную пыль,
«Роботы в телогрейках»
Ежедневно в рентгенах отмечалось количество полученной дозы радиации. Максимально допустимая — 25 ренгтен, но этого старались избегать. Человек набирал 16-18 ренгтен и уже подлежал замене. И так каждый месяц менялся состав ликвидаторов: набравшие дозу отправлялись домой, а новоприбывшие начинали трудиться.
— Необходимо было построить зимний лагерь. Нам выделяли делянки в лесу, и мы валили сосны, на пилораме пилили бревна на доски. Из них строили временные жилища,
А 29 сентября 1986 года перед ликвидаторами была поставлена новая задача — расчистка крыши сооружения рядом со взорванным энергоблоком. Поначалу пытались туда запустить немецких и японских роботов, но из-за высочайшей радиации техника подводила.
— Поэтому послали нас — «роботов в телогрейках», как мы сами себя называли. Первая пятерка надевала свинцовые фартуки на грудь и спину, а на лицо пластиковый козырек «лепесток» — вот и вся защита. За 50 секунд необходимо было подняться по шестиметровой лестнице на крышу, пробежать и сбросить обломки четвертого энергоблока. Я сидел в кабине с секундомером — по истечении этого времени включал сирену, и за 5 секунд человек должен был спуститься. Первым делом снимали с себя всю одежду, клали ее в полиэтиленовые мешки, которые потом вывозились на могильники: сжигать и стирать вещи было нельзя.
Реакция на радиацию у всех была разная. Некоторые, отдохнув, снова шли на смену, а другие даже не могли сидеть. Так или иначе практически все 120 человек, которые работали на крыше, стали инвалидами. Инвалидом II группы с 1993 года является и наш собеседник.
— Чем заболел? Много чем. Началось с того, что все зубы высыпались, оба глаза прооперировали из-за лучевой катаракты. Однако такой диагноз никто не ставит, просто пишут — травматическая катаракта.
По словам Николая Александровича, в зоне аварии было выброшено много радиоактивного йода, что тоже доставляло неприятности.
— Он хоть и распадается в течение двух суток, но горло драло очень сильно, поэтому медики привозили нам много активированного угля. К слову, период полураспада, например, того же цезия – 10 тыс. лет… исходя из этого понимаем, что территория там до сих пор не пригодна для жизни.
Забота и поддержка земляков во все времена
На специальные военные сборы призывали на 6 месяцев, но некоторые находились там и 1 месяц — в зависимости от полученной дозы излучения. В общей сложности Николай Мохов пробыл в зоне Чернобыльской АЭС 91 день.
— По возвращении домой у меня было глубокое понимание личной ответственности, некое удовлетворение от проделанной работы. Я говорил ребятам из своего батальона: «Уезжаю со спокойной совестью, знаю, что вы все целы, руки и ноги на месте. Мне не стыдно перед вашими семьями». Ведь в ликвидации участвовали и совсем молодые ребята, только вернувшиеся из армии. Мы их берегли — в список тех, кто пойдет на крышу, не включали. Однажды жена одного из таких парней с укором спросила меня, почему я притесняю его. В ответ я задал ей вопрос: что бы она сказала, если бы ее муж вернулся домой с поломанной рукой и без ноги? Она промолчала.
Собеседник отмечает, что кубанцы с чувством высокого долга отнеслись к трагедии, всячески заботились о ликвидаторах, регулярно привозили в зону аварии свежие фрукты и овощи, ведь местная продукция была заражена.
— А мы, в свою очередь, с честью выполнили поставленные задачи. Все это переплетается с нынешней ситуацией: та же мобилизация, та же отвага наших военнослужащих, та же поддержка земляков.
Николай Александрович с сожалением отмечает, что из офицерского состава 1986 года практически никого уже не осталось в живых. Но добрая память и вера в безграничные возможности человека, с которым никакие роботы сравниться не могут, будут жить вечно.
Сегодня Николай Мохов — заместитель председателя Прикубанского окружного отделения Краснодарской краевой общественной организации инвалидов «Чернобыль». За участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС награжден государственной наградой — орденом Мужества.
В завершение разговора выяснился волнующий душу факт: родной дядя нашего фотокорреспондента Дарьи Паращенко — офицер Геннадий Паращенко, ликвидатор аварии, был хорошим знакомым героя этого очерка. Услышав об этом, племянница не смогла сдержать слез. Николай Александрович пообещал найти и показать ей совместные с Геннадием фото. На память кавалер ордена Мужества подарил икону «Чернобыльский спас» и сборник, посвященный 10-летию со дня основания организации «Чернобыль», активное участие в которой Николай Мохов принимает с 1990-х годов.
