О том, с какими сложностями пришлось столкнуться творческой группе при постановке «Анны Карениной», почему этот спектакль нельзя «додумать», а следует прожить, и чего зрителям не ждать от премьеры, мы поговорили с режиссером драмы Дмитрием Егоровым.
«Это ты, и это тоже ты, ты точно так же чувствуешь, любишь, обманываешь…»
— Краснодарский зритель знаком с вами по спектаклю «Записки из Мертвого дома» по одноименной повести Ф. Достоевского. Эта постановка вышла из театральной лаборатории, которая проходила в театре драмы в 2021 году. Почему в этот раз вы взялись за Толстого и его «Анну Каренину»?
— Для большой сцены всегда очень трудно выбирать материал. Когда мы обсуждали с Арсением Фогелевым (главный режиссер Краснодарского академического театра драмы. — Прим. ред.) возможный материал для постановки, понимали, что академическому театру было бы правильно взять что-нибудь классическое. Мне самому хотелось поработать с чем-то, чего я еще не делал и не ставил. Мною поставлено уже более 50 спектаклей, и не могу сказать, что много работал с темой любви, с мужским и женским, к тому же раньше я никогда не ставил Толстого. «Анна Каренина» продолжает тему, начатую в «Записках из Мертвого дома». Этот спектакль исследует человека и закапывается в него. Ровно такое же ощущение у меня возникало, когда я читал «Анну Каренину». Читаешь, а злобный дедушка Лев Толстой на тебя из книжки смотрит и говорит, что ты похож на этого персонажа, это ты, и это тоже ты. Ты точно так же чувствуешь, любишь, обманываешь.
— Инсценировка спектакля, написанная Ярославой Пулинович, сохранила толстовское слово без изменений. Как с таким форматом работается: делает ли это вас свободнее или, наоборот, ставит в какие-то рамки?
— У меня есть два подхода к прозаическим произведениям, и оба они кажутся мне пригодными для работы. Чаще всего я практикую метод, при котором изначально нет никакой инсценировки: выбирается произведение, все его дружно читают, а потом из этого произведения уже по ходу работы выкраивается история.
В работе с «Анной Карениной» мне с самого начала захотелось оказаться в каких-то более строгих рамках романа и автора, выстроить двойную рамку, потому что есть рамки произведения и инсценировки, которую пишет Ярослава Пулинович. Я, если честно, люблю хорошие вольные интерпретации и очень радуюсь, когда они получаются, но в этом случае хотелось работать с тем словом, которое написал Толстой. Это такие ребусы, которые ты разгадываешь, когда начинаешь вчитываться и разбирать его. Сначала Ярослава предложила поэпизодник, который мы с ней обсудили, а после начала его обогащать толстовским текстом. Во мне присутствует некий словоцентризм, и я с большим уважением отношусь к текстам и классиков, и современных писателей, поэтому для меня важно сохранять оригинальную речь. Уважение к автору не позволяет куда-то далеко уходить от произведения и работать поверх текста. Хотелось самого себя приговорить именно к такой форме работы.
Нужно быть честными, работая с текстом
— А как актерам работается с таким текстом: не давит ли на них толстовское слово?
— Нет, мне кажется, оно не должно давить, потому что при работе с классическими текстами я всегда стараюсь разложить их на более простые элементы, перевести. Язык другой, но эмоции остаются такими же. Человек ведь не изменился, он чувствует все то же самое. И работа режиссера в какой-то степени заключается в том, чтобы подобрать эмоционально-чувственные ключики, которые позволят открыть и расшифровать происходящее между героями произведения. Тогда возникает перевод классического текста и для актеров, и для зрителей. Когда происходит понимание на эмоциональном уровне, тогда и слова не воспринимаются сложными.
— Например, прогоняя сцены с Карениным, я заметил, что от репетиции к репетиции каким-то образом тяжеловесный текст Алексея Каренина (а говорит он очень тяжело) становится актерам все понятнее. Они понимают, что хочет сказать Каренин и почему он говорит именно так, почему у него такой способ общения. У Толстого очень разные языковые характеристики, вообще язык всех его героев самобытен. В этом действительно интересно разбираться, и отчетливо ощущается движение вперед в плане постижения толстовского языка, потому что, конечно, он нуждается в переводе и приближении к восприятию современным человеком.
— Тексты такого масштаба, как «Анна Каренина», самодостаточны и самобытны. С какими трудностями вы столкнулись, перенося романную форму в рамки сценического пространства?
— Да, трудность есть, но она для меня самого очень странная и необычная. Эта трудность вообще никак не связана с технической стороной. Роман «Анна Каренина» оказался очень коварным. При повторном прочтении (а перечитывать это произведение можно бесконечно) он начинает проникать внутрь тебя, и ты понимаешь, что чувствовал все то же самое, что и персонажи Толстого. Наверное, никогда раньше мне не приходилось во время репетиций так часто обращаться внутрь себя, причем к таким переживаниям, которые мало касаются рабочего процесса. Это вещи, которые относятся к моей собственной личной жизни, моей эмоциональной памяти.
— Когда ты влюбился — что это такое? Когда испытал влечение — что это такое? Соврал близкому человеку — что это? Это все вскрывается как-то естественно и само собой. Редко на каких репетициях приходилось быть таким откровенным чисто по-человечески, ведь врать артистам нельзя, чтобы и они потом меньше обманывали на сцене.
И вот эти вопросы, они очень сложные и подлые. Это текст, который обостряет в нас противоречия, мучающие и героев романа. Начиная с элементарных вопросов — насколько ты счастлив; насколько ты честен перед собой и другими; насколько ты любишь, умеешь ли ты любить вообще; что для тебя комфортнее — говорить правду или обманывать. Текст очень прямой, и это является самой большой сложностью. Роман написан с потрясающей искренностью: если персонажи придуманы, то их чувства — нет. Толстой очень много личного в него вкладывал, и ему самому, насколько я знаю, роман тяжело давался и мало нравился, потому что в нем чувствуется исповедальность, когда ты должен быть честен перед самим собой. И мы должны быть честными, работая с этим текстом.
— Нелегкая задача.
— На одной из репетиций мы разбирали сцену, в которой Каренина признается мужу, что она любит Вронского. И надо поставить себя на место Каренина и представить честно, что твоя жена, с которой ты живешь уже много лет, говорит такие вещи. Как ты поведешь себя в этой ситуации, сможешь ли оставаться добрым? Это вопросы, на которые необходимо отвечать без обиняков, иначе ничего не получится. Мне кажется, это удивительное открытие. Как можно играть или что-то понимать про измену, например, если у тебя нет опыта? Насколько на это нелегко решиться, если у тебя есть совесть, насколько после этого непросто или просто существовать?
— Но если говорить о каких-то чисто театральных сложностях, то с «Анной Карениной» всегда серьезная проблема при переводе ее на язык драматургии: это вторая часть романа, когда Каренина уходит из семьи. У Толстого она соткана из очень многих деталей. Сумма обстоятельств, которая приводит героиню на вокзал, сложно переносится на сцену.
Вот Анна приходит в театр, а там женщина стоит спиной и собирается оттуда уходить, когда она пришла. Как это в театре показать и что это за женщина? Из всех этих мелочей и возникло чувство, с которым Анна шагнула под поезд, и это то, что трудно переводится на язык сцены. Для меня это самые сложные фрагменты, потому что в пьесе это решается в 2-3 эпизода, а в романе — большое количество страниц, в которых много эмоций и деталей. И в таком случае, конечно, любая инсценировка проигрывает роману.
«Многие актрисы театра хотели сыграть Анну»
— В романе Толстого огромное количество персонажей, но вы оставляете только центральных из них. Каких романных героев зритель увидит на сцене и почему вы выбрали именно их?
— Зритель увидит на сцене Анну, Вронского, Каренина, брата Анны Стиву, его жену Долли, ее сестру Кити, влюбленного в нее Левина, мать Вронского, сына Анны Сережу. Для меня важно показать именно этих персонажей, потому как мне кажется, что толстовская история — это история семьи, она про близких людей, которые не могут найти общего языка, но почему-то все время друг другу врут и говорят неправду, они не могут быть искренними друг с другом. А мир, в котором люди не могут договориться, — обречен. И если мы внимательно посмотрим, то обнаружим, что, по Толстому, счастливых людей в романе нет, и семей счастливых тоже.
Анна и Левин пытаются к этому счастью приблизиться, но в итоге она бросается под поезд, а он не может избавиться от мысли о самоубийстве. Это люди, которые пытаются найти большее счастье, но оказываются в итоге еще более несчастными.
— За время репетиций случались какие-то ситуации, которые вас удивили или впечатлили?
— Забавная вещь произошла еще до начала основного этапа работы. Когда в театре узнали, что мы будем ставить «Анну Каренину», выяснилось, что очень многие актрисы мечтают сыграть Анну. У мужчин тоже есть такая роль — Гамлет. Не знаю, почему, возможно, потому что ставит человека в один ряд с такими артистами, как Иннокентий Смоктуновский, Евгений Миронов и Мэл Гибсон.
— Вот с Анной Карениной парадокс: сложнейшая роль, сложнейшее произведение. Но вдруг оказалось, что в это нерадостное приключение с этой противоречивой героиней хотят отправиться очень многие актрисы. И когда я в августе начал знакомиться с женской частью труппы (которую знал поверхностно, поскольку прошлый спектакль в вашем театре драмы получился сугубо мужской), стало понятно, что вне зависимости от того, прочитан текст или нет, желающих броситься в этот омут слишком много. И поэтому следовало честно и открыто поговорить, обсудить текст, послушать, понять — и в итоге остановиться на ком-то.
Конечно, выбор актеров субъективен, и этот выбор делает режиссер. Я выбрал Евгению Белову и Татьяну Башкову. Но такая ситуация с желанием сыграть эту роль для меня парадокс. Также для меня, пусть и приятным, но все же парадоксом является предварительный зрительский интерес, который возник к спектаклю. То, что билеты на спектакль разлетелись настолько быстро и театру пришлось добавить дополнительный премьерный показ, — это загадка. Я это понял бы, если бы спектакль сулил какие-то приятные ощущения, но ведь про Анну Каренину все заранее знают, что все закончится печально. И это точно не принесет радости, безмятежности и легкого ощущения после выхода из зала. Поэтому для меня это поразительно и удивительно, но и приятно, конечно, тоже. И я это пока с трудом осмысляю.
Минимализм декораций и костюмов
— Кто является художником-постановщиком спектакля и в какой эстетике решена визуальная часть вашей «Анны Карениной»?
— Декорации и костюмы придуманы художником Сергеем Илларионовым, который одновременно является и хореографом. Сергей — мультиталантливый человек, поэтому было решено, что в спектакле он выступит сразу в нескольких ипостасях. Мы постарались создать на сцене достаточно условное пространство — пространство несвободы, в котором неуютно находиться, ведь в романе, по сути, нет ни одного свободного человека: Анна пытается каким-то образом освободиться и в какой-то степени чувствует себя свободной, но так ей только кажется.
— Для меня в этом случае сценическое пространство не должно быть красочным и комфортным. Когда мы обсуждали сценографию и костюмы с Сергеем, нам не хотелось, чтобы они оказались штампованными, привязанными к эпохе. Как уже сказано, текст инсценировки остался совершенно толстовским, его не осовременивали, поэтому декорации решено было сделать минималистичными, а костюмы — походящими на современную одежду. Нам хотелось поместить персонажей в такое вневременное пространство, чтобы не возникало ощущения и острой современности, и какой-то архаики.
Надеюсь, что у нас получится приблизить XIX век к веку XXI. Минимализм декораций и костюмов обусловлен еще и тем, что в центре спектакля находится человек, исследование его души, и стремились сосредоточить все внимание на нем. Мне очень не хотелось забивать пространство излишней декоративностью и какими-то спецэффектами. И все равно что-то кажется лишним, постоянно что-то хочется убрать, ведь самое интересное — это то, что происходит между людьми. И это даже не прием, а какой-то особый опыт прочтения.
— Актеры, задействованные в спектакле, уже видели свои костюмы? Помогают ли они им сродниться со своим персонажем?
— Конечно! Уже вовсю меряют, думают, как к ним подступиться, ходят на примерки. Костюм дает артисту то или иное телесное ощущение. У меня был спектакль в Новосибирске, и одна сцена все никак не давалась. Там играли три актрисы, очень серьезно к этой сцене относившиеся, а мне нужна была легкомысленность, озорство и чистое сияние вечного неразума. И вот эта сцена все никак не шла. Однажды утром прихожу в театр, заглядывает одна артистка и говорит, что была на примерке. Я спрашиваю, как ей платье. Она отвечает: во! Вечером у меня с ними была репетиция, и я увидел их совсем другими: все три сидели ужасно счастливые, потому что знали, как они будут одеты, и они уже понимали, как прекрасны будут в этих платьях. И одна из них говорит: «А вот здесь же я еще и встаю!» И сцена пошла!
И так часто происходит. Костюмы дают какое-то особое ощущение. В «Анне Карениной» все костюмы — красивые и модные, высший свет все-таки. Я пока видел только фотографии примерок, и мне очень интересно, как это вживую выглядит. А артисты уже привыкают.
— Как вы уже отметили, готовящийся спектакль вызвал у краснодарской публики большой интерес. Какое напутствие можете дать зрителю, идущему на вашу «Анну Каренину»?
— Не надо ждать от спектакля историзма: не увидите ни кринолинов, ни париков, ни колонн и люстр, ничего такого. Будет история про взаимоотношения в семье, про людей, которые очень похожи на нас самих. Это не иллюстрирование XIX века. Перед нами не стояло цели осовременить «Анну Каренину» — нам просто захотелось сделать это произведение ближе к современному человеку. Ведь заложенная в нем проблематика существовала и до романа, существует и после его написания. Сейчас мало что изменилось: никуда не исчезли семьи, строящиеся не на любви, а на компромиссе; никуда не ушли мысли человека о правильности его жизни; никуда не делись дети, живущие в неполных семьях; никуда не девались измены; и никуда не пропали мысли о смерти.
— Важно, что наш спектакль не заканчивается смертью Анны Карениной. Очень многие думают, что роман заканчивается гибелью главной героини, но ведь у Толстого это не так. После самоубийства Анны есть еще одна часть книги, в которой описывается дальнейшая жизнь других героев. И мы в какой-то степени освещаем ее на сцене, потому что это важно.
Мне в этой части очень интересны наблюдения и чувства Левина, его мысли о жизни, счастье, о смерти. И эти мысли предельно искренни. Нас ведь всех объединяют размышления о смерти, с которыми мы сталкиваемся начиная с детства. Мы можем быть очень разными людьми, но нас в итоге объединяет три вещи: жизнь, дар любить и смерть. И поэтому мы похожи на толстовских героев, а они похожи на нас. Между нами очень много общего, и мы в разных героях можем найти собственное отражение. С одной стороны, это любопытно и местами смешно, а с другой — думаешь: неужели это я? И если нам удастся до этой особенности толстовского романа допрыгнуть (а если еще кто-нибудь решится этот роман прочитать или перечитать!), тогда я буду считать, что миссия внутри этого спектакля выполнена.
Справка «КИ»
Дмитрий Егоров, театральный режиссер. Выпускник Санкт-Петербургской академии театрального искусства, 2006 год.
Поставил более 40 спектаклей в театрах разных городов: от Южно-Сахалинска, Алтайского края и Урала до юга России, в частности — Владикавказа и Краснодара.
В 2011-2013 гг. был главным режиссером петербургского «Этюд-театра», с 2013-го по 2014-й — Молодежного театра Алтая.
Автор пьес: «Пять-Двадцать пять», «Люди древнейших профессий», «Декабристы, или В поисках Шамбалы», «Черная». Его самая популярная пьеса — «Прекрасное далеко» (2006 г.) была поставлена в 15 городах России, а также переведена на несколько зарубежных языков.
Дмитрий — постоянный участник режиссерских лабораторий, читок, лекториев, фестивалей. Неоднократный номинант на самую значимую театральную премию страны «Золотая Маска».
В рамках лаборатории драмтеатра им. Горького «Достоевский. О главном» Дмитрий представил эскиз спектакля «Записки из Мертвого дома», премьера которого состоялась в Краснодаре в мае 2022 года.
Автор текста: Настасья Пономарева
