Три месяца он работал у взорвавшегося реактора четвертого энергоблока ЧАЭС. О том, как это было, помощник председателя Прикубанского окружного отделения Краснодара краевой общественной организации инвалидов «Чернобыль» рассказал «КИ».
Ехали на ЧАЭС, не зная об этом
Ночью 26 апреля 1986 года на четвертом блоке Чернобыльской АЭС произошел тепловой взрыв, полностью разрушивший реактор. Единовременный выброс радиоактивных веществ оказался не единственной проблемой. Пожар, подпитываемый энергией ядерного деления, продолжал поднимать в воздух опасные вещества, которые разносил ветер. Кроме того, сохранялась угроза нового, более мощного взрыва и прожига основания реактора. Только храбрость и самоотверженность ликвидаторов позволили избежать еще большей трагедии.
Мне тогда было 25 лет, работал шофером Прикубанской сельхозтехники. Восьмого мая в 2 часа ночи приехал посыльный вместе с участковым. Сказали взять военный билет и вещи первой необходимости. На вопрос «Куда едем?» ответили, что на военную переподготовку,
— вспоминает Сергей Бурмистров.
Изначально мужчин привезли в станицу Динскую, где находилась войсковая часть гражданской обороны. Там формировали железнодорожный состав, куда загружали машины из неприкосновенного запаса, «теплушки» (деревянные грузовые вагоны) оборудовали настилами, чтобы в них можно было разместить людей.
Выехали мы из Динской 11 мая. Состав направился в сторону Киева. Меня назначили в охрану поезда, и я с другими мужчинами патрулировал состав, чтобы не возникло происшествий. Доехали мы благополучно.
Только подъезжая ближе к Киеву, люди узнали, куда и зачем едут на самом деле. Но ни один человек не воспротивился.
Мы все понимали, что приказ есть приказ. Нас забрали на военную службу, на переподготовку — теперь мы военнообязанные. Значит, выполняем,
— объяснил собеседник.
Не верили в облучение
Прибыли в поселок Мирный. По совету местных лагерь разбили в лесу в 3 км от него — туда во время разлива реки не доходила вода. Все мужчины прошли медкомиссию. Сергей Федорович говорит, что один терапевт неофициально посоветовал прибывшим по возможности дезинфицировать организм небольшим количеством алкоголя во внерабочее время, чтобы выгонять радионуклиды.
Наш собеседник объясняет, что защитных костюмов как таковых не было, ходили в военной форме, а в респираторах просто невозможно дышать: они быстро забивались рыжей пылью. Да и люди не верили, что могут получить смертельную дозу облучения.
Первые несколько дней краснодарцы занимались организацией быта в лагере. А с 19 мая начали выезжать на работы.
Изначально нас повезли на четвертый реактор, чтобы узнать, где придется работать. С ребятами походили по залу, осмотрели, так сказать, все изнутри. Были там и дозиметристы, которые гоняли нас каждый со своего участка. Радиация зашкаливала — и 50, и 60, и 70 рентген (безопасная доза для человека — до 50 микрорентген в час. — Авт.),
— продолжает Сергей Бурмистров.
Довелось ему увидеть и радиоактивное облако над взорвавшимся реактором, первое время дымившим не переставая.
Плиты над ним подняло взрывом, появилась дыра. И над ней облако висит. Стоим с ребятами, любопытно же посмотреть. Чтобы вы понимали, в этом облаке были такие цвета, каких в радуге нет — яркие и очень насыщенные. Непередаваемое зрелище! Сейчас это прозвучит нелепо, но тогда мы испытали от этой картины детский восторг.
Деревни стояли пустые, словно вымершие
В итоге руководство направило новоприбывших на дезактивацию деревень. Это один из видов обеззараживания, при котором удаляют радиоактивные вещества с зараженной территории — с поверхности зданий, сооружений, техники и т.д.
В основном людей из населенных пунктов уже вывезли. Только в двух деревнях — с белорусской стороны — все еще оставались местные жители. Ветром радиоактивное облако погнало именно туда. В полуметре от домов по периметру мы рыли траншеи, затем обдавали их из рукава машины-водовоза, в цистерне которой замешивался специальный раствор. Когда жидкость стекала со стен в траншеи, закапывали их,
— рассказывает Сергей Федорович.
Он добавляет, что мурашки бежали по коже, когда приезжали в такую деревушку. Всего месяц назад здесь кипела жизнь, смеялись дети, а теперь пустота… Ни человека, ни животного. Давящее ощущение. Дома стояли открытыми, ничего не тронуто.
На этой территории военные следили за порядком и не разрешали гражданскому населению посещать опасную зону. Тем не менее люди правдами и неправдами пытались попасть домой, чтобы хоть посмотреть, цело ли имущество. Никто не верил, что не сможет больше жить как раньше.
Документы люди взяли, а остальное бросили. Позже им пошли на уступки и разрешили забирать вещи. Но на пункте пропуска проверяли дозиметром, не превышают ли они допустимые значения. Все что фонило, изымали и на месте утилизировали в баки.
Позже мужчину отправили КамАЗом возить плиты для создания саркофага над четвертым реактором.
При мне его закладывали плитами, затем заливали бетоном, а дальше опять плиты. Стояло 5 кранов. Мы к ним подъезжали, они нас разгружали. В кабине со мной ездил дозиметрист, который делал замеры в каждом пункте,
— говорит Сергей Федорович.
Через месяц и самому мужчине выдали дозиметр. Внешне он напоминал брелок: кусочек металла на ниточке, который подвешивался за карман.
Особо никто не обращал на него внимания. Висел себе, да и только. А вот когда перед отъездом пришло время сдавать дозиметр, спросил у принимающего, сколько там. На что тот махнул рукой: иди, мол. Так я и не узнал, сколько там в итоге «натикало»,
— делится наш земляк.
Машины фонили насквозь
Каждый раз, прежде чем покинуть 30-километровую зону, нужно было пройти пункт специальной обработки «Диброва» — там «отмывали» технику от радиации.
И вот спустя месяц случилось так, что после очередной «помывки» на пункте пропуска новый, казалось бы, КамАЗ после всех процедур по очистке показывал зашкаливающую дозу радиации.
Раз помыли — фонит, второй, третий — все равно фонит. Уже темнеет, по лесу же едем, часто одному дороги не разобрать, поэтому ездили по 2-3. А тут я один. Что делать, развернулся, поехал через чернобыльский пункт пропуска, там пропустили. Работать-то нужно, время не ждет,
— отмечает наш собеседник.
По словам мужчины, все тогда относились очень ответственно к работе, думать о лишнем попросту не оставалось времени.
Машины у нас не остывали. Я закончил смену, поставил железного коня у лагеря, через несколько минут подходит сменщик — и в путь. Работы шли круглосуточно.
Весь транспорт, задействованный на ЧАЭС, остался в зоне отчуждения. С собой вообще ничего не разрешалось брать.
По трассе едешь к Припяти — по обочинам гражданские машины стоят брошенные. Жутко было смотреть на это, — вспоминает краснодарец.
«Нужно было спасать людей»
— Было ли страшно? Вы же знали, насколько опасно там находиться? Или информацию не рассекречивали? — спрашиваем его.
Мы знали, что есть радиация, но уже приехали — и все, пути назад нет. Нужно служить Родине и помогать ликвидировать последствия аварии, чтобы не стало еще хуже. Надо — значит надо. Для русского человека в этом слове заключено многое.
И в этот момент Сергей Федорович припоминает случай, когда на реактор приехал представитель Японии. Так вот, он вышел из машины, достал дозиметр, посмотрел на него, положил в карман, сел в машину — и сразу уехал. Не остался ни минуты.
Это только наши люди могут в таких условиях работать. Да, нам говорили, что года 3-4 нельзя иметь детей. Ничего, один у меня 1988 года рождения, второй — 1991-го. Внуки, внучки растут. Надеемся на лучшее,
— улыбается наш собеседник.
К огромному сожалению, многих ликвидаторов лучевая болезнь «догнала» уже в первые месяцы по возвращении домой. Как говорит Сергей Федорович, основная причина смерти — рак.
Из тех, с кем в 1986 году ездили на ЧАЭС, сейчас в Елизаветинской только трое осталось. Я среди них. Первое время врачи нам таблетки пакетами выписывали. Одному помогало, другому становилось только хуже.
В завершение разговора Сергей Федорович пожелал землякам крепкого здоровья и успехов и чтобы такой катастрофы больше никогда не повторилось.
Сергей Бурмистров принимал участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС с 15 мая по 11 августа 1986 года. Награжден медалью «За спасение погибавших», медалями и знаками Союза «Чернобыль» России.
Ранее «КИ» публиковали воспоминания разных поколений о трагедии.
