С Константином Борисовичем мы встретились в редакции «Краснодарских известий» накануне его избрания на пост председателя городского Совета ветеранов. В отличие от него мы не сомневались, что делегаты единогласно проголосуют за кандидатуру известного боевого генерала, который неоднократно доказывал, что умеет объединять людей и достигать поставленной цели. Но вот парадокс: все знают, кто такой генерал Пуликовский, и почти ничего не знают о его государственной и общественной деятельности, о том, что он пять лет был полномочным представителем Президента РФ в Дальневосточном федеральном округе, является кандидатом технических наук, доктором политологии, имеет юридическое и экономическое образование. А еще он замечательный рассказчик, написавший восемь книг о событиях, вошедших в новейшую историю России. И вот с таким Пуликовским мы хотим познакомить нашего читателя.
Мог выбрать любой путь, но стал военным
— Константин Борисович, вы офицер в шестом поколении, ваши дед и прадед служили в царской армии, дед погиб в 1916 году во время Первой мировой. Отец — полковник Советской армии, закончил Великую Отечественную командиром истребительной эскадрильи. То, что вы стали военным, неудивительно, но почему танкистом?
— Нас в семье трое братьев, но родители никогда не давили, не навязывали нам военной карьеры. Мало того, они даже не обсуждали с нами это — считалось, что мы сами должны избрать свой путь. И я по окончании школы планировал поступать в Московский институт электронной техники, хотел получить техническое образование, стать инженером. Я сдал на вступительных экзаменах четыре дисциплины на пятерки, а одну, математику, на четверку. И вот этого одного балла мне не хватило для зачисления в вуз. Та четверка сыграла большую роль в моей жизни. Неизвестно, как она сложилась бы, если бы я поступил в гражданский институт, но для себя тогда решил, что четверок у меня больше не будет, потому что даже один балл может перечеркнуть все планы.
Слово, данное себе, я сдержал. Училище, затем Академию бронетанковых войск и Академию Генштаба окончил с красным дипломом, а последнюю — еще и с золотой медалью.
На юридическом и экономическом факультетах тоже был отличником, что также подтверждают красные дипломы. А тогда, в 1966 году, вернулся домой, в Пензу. Отец предложил пойти в Ульяновское высшее военное танковое училище. Мол, ты же хочешь приобрести техническую специальность. Я подумал: почему бы и нет? Военной жизни я не боюсь, а инженерная специальность у меня будет. И привез справку из института о том, какие оценки получил на экзаменах. Там на них посмотрели, сказали: «Нам такие нужны!», и меня сразу же зачислили. Почему танкист, а не авиатор? Отец предлагал учиться на летчика, но профессия, которую я собирался получить в танковом, показалась мне более основательной, крепкой.
— А каким вы были учеником в школе?
— До восьмого класса — обычным хулиганом, учился на тройки. Играл в футбол, любил рыбалку. Когда после восьмого встал вопрос, куда идти — в ПТУ, техникум, на завод или продолжить учебу — родители настояли на получении полного среднего образования, которое позволило бы мне поступить в институт. Им было все равно, какую профессию я выберу, но высшее образование я обязан был получить. И я перешел в девятый класс. А половина моих одноклассников ушла на заводы, в Пензе тогда было много заводов приборостроения. Мои приятели, отучившись месяц учениками, сидели в белых халатах за конвейером и паяли какие-то детали, зарабатывали неплохие деньги. И когда они вечером шли пить пиво или с девчонками на танцы, я возвращался из школы домой делать уроки. В девятом классе взялся за ум, стал хорошо учиться. Во-первых, внял увещеваниям родителей, во-вторых, уже стал посматривать на девушек, а они с двоечниками не встречались.
— У вас была возможность уйти на гражданку по окончании Ульяновского танкового училища?
— Сейчас так можно, а тогда путь был только один — военная служба. И при поступлении я четко это понимал, хотел служить. Прошел путь от лейтенанта до генерала за 17 лет, сменил 14 мест службы, не отказывался от новых назначений — отец так учил. Никогда не выпрашивал должности, места, привилегии, звания. Некоторые мои начальники не могли в это поверить, все пытались узнать, нет ли у меня какого-то блата в Генштабе.
Мысли уйти на гражданку впервые посетили в начале 1990-х, когда стала разваливаться армия. Нам командиры даже запрещали выходить на улицу в форме, потому что тогда над военными начались издевательства, армия стала изгоем, виновной во всех бедах. Потом еще и Чеченская началась. Пятимиллионная армия сократилась до одного миллиона. Точно вам говорю: уходили лучшие. Но я остановил себя: если я уйду, кто останется? Считал себя высокообразованным человеком, окончил две академии, был генералом. Вся моя жизнь, фамилия связана с армией. И я продолжил службу.
Шесть поколений Пуликовских
— Расскажите, пожалуйста, о ваших родителях.
— Родители познакомились на фронте в 1943 году. Папа, Борис Андреевич, из Подмосковья, мама, Анисья Федоровна, сибирячка, он — летчик, она — старшина роты связи. Поженились в 1945-м, после войны. На следующий год у них родился мой старший брат, в 1948-м — я, в 1956-м — младший брат. Я появился на свет в Уссурийске, потом сменил с родителями несколько мест службы отца: Свердловск, Казахстан, Самара, Пенза. Я знаю свой род до шестого колена, вплоть до первого Пуликовского, переехавшего из Польши в Россию при Петре Первом. Звали его Иосип, он был офицером, проходил службу в Петербурге. И уже его потомки в конце XIX века приобрели имение в селе Кимры Тверской области, где и родился мой папа.
— Вы знаете шесть поколений своих предков, это вызывает уважение. По статистике, в среднем россияне знают не более трех колен рода. Как вам удалось сохранить память о своих прапрадедах?
— Память передавалась через женщин семьи Пуликовских, они сохраняли письма, фотографии. Сестра моего деда — бабушка Таня — была замужем за авиаконструктором Петляковым, который изобрел знаменитый советский пикирующий бомбардировщик Пе-2. Она входила в круг интеллигенции, после смерти мужа продолжала дружить с семьей Туполева. У нее была возможность собирать данные на своих предков — аккуратно, чтоб не «засветиться». Потом, когда я стал полпредом президента в Дальневосточном округе, попросил экспертов разузнать больше о прадеде. Из архивов, хранящихся в Санкт-Петербурге, удалось выяснить, что Андрей Пуликовский окончил Пажеский корпус. Там по каждому выпускнику имелась запись. У большинства — всего пара строк, у некоторых — несколько страниц со всеми их военными достижениями, наградами, назначениями. Запись на моего прадеда составляла полстраницы и оборвалась в 1916 году в связи с его гибелью в Первую мировую.
— Вот удивительный факт из биографии семьи Пуликовских: ваши предки служили в царской армии, а ваш отец — полковник Советской армии. Удивительно, что семью не репрессировали…
— Тоже об этом думал. Пришел к заключению, что нас спасла гибель деда Андрея Пуликовского на войне, как бы это странно ни звучало. Если бы он дожил до революции 17-го года, неизвестно, чью сторону еще бы выбрал — красных или белых. Даже если красных, то в 1937-38-м его и семью наверняка бы репрессировали. Но судьба не позволила этому случиться. После смерти деда бабушка вышла замуж за простого советского человека по фамилии Кулаков, он принял всех четверых ее сыновей, которым она, тем не менее, сохранила фамилию их отца. Детей новая советская власть трогать не стала. К несчастью, второй супруг бабушки, как и трое ее детей, погибнут в Великую Отечественную, домой вернется только мой отец.
— Правда, что со своей супругой, Верой Ивановной, знакомы с детства?
— Да, мы познакомились в школе. Она на полтора года старше, после 8-го класса пошла в медтехникум. Мы встречались, были теплые отношения, но где-то в 10-11-м классе наши пути разошлись. Она проводила время со своими медиками, я — с одноклассниками, разные компании. Так прошло два года, в течение которых мы не виделись и не общались. Я поступил в танковое училище, на первом курсе приехал домой на каникулы и случайно столкнулся с Верой на улице. На мне — курсантская форма, в руках… два эмалированных ведра с водой. У мамы были густые длинные волосы, она всю жизнь для мытья головы кипятила воду, причем только колодезную или из колонки. Родители тогда жили в квартире, а через дорогу был частный сектор, там имелась общая колонка, где вода была мягкой. Вот мама меня за ней и отправила. Так и встретились. И уже не расставались, только на время учебы. Все каникулы я проводил дома. После училища хотел сначала устроиться на месте службы, а потом уже идти в загс. Как офицеру, мне было неловко везти любимую женщину на первое место службы неизвестно куда — сначала нужно было комнату в общежитии получить или снять жилье.
Вера же подумала, что это мой «план бегства», мол, я ее хотел бросить, но и слова мне тогда не сказала. Про себя же решила, что, если я уеду без нее, она отправится куда-нибудь на север, где я никогда ее не найду. До сих пор попеняет мне этим, а я оправдываюсь — нет, и в мыслях не было: клянусь, хотел жениться! Все решила моя будущая теща Зоя Васильевна — к слову, я ее очень любил и уважал, это была добрая и очень умная женщина. Как-то мы возвращались с отдыха, который с друзьями провели на природе, она нас у калитки встречает и спрашивает, чего мы ждем. Вот младшая сестра Веры с женихом подали заявление в загс, а мы все тянем. И я подумал: в самом деле, чего мы ждем? И на следующий день тоже пошли и заявление подали. Расписали нас через несколько дней — не было у меня времени месяц ждать, нужно было ехать к месту первой службы — в 34-ю танковую дивизию в город Борисов в Беларуси. Перед отъездом с Верой долго беседовали мои мама и папа, наставляли, как должна себя вести жена офицера, что ее ждет, какие трудности, что такое военный городок. И она оказалась хорошей ученицей для моих родителей, замечательной женой для меня и чудесной мамой для наших сыновей.
«В Краснодар назначали по блату, а я оказался случайно»
— Константин Борисович, вы упомянули, что окончили Академию Генштаба с золотой медалью. А чему там учат, что вы там делали два года?
— Если говорить простым языком, то там учат управлять государством во время войны. Мы разыгрывали разные варианты развития военных действий: наступления противника с запада, востока, юга. У нас уже были компьютеры, в них закладывалось задание. Например, враг пришел с запада, захватил землю до Волги, наши войска вынуждены были отойти. И вот мы вели подсчеты, сколько потеряно территории, живой силы и техники, сколько войск успело выйти из окружения, сколько утрачено предприятий, работавших на оборону, а сколько смогли эвакуироваться и пр. В академии были высшие академические курсы (ВАК), на которых занимались первые секретари обкомов и горкомов партии, директора заводов и пр. Они учились по три месяца, и на это время мы все приобретали какую-то должность: гражданские —
министра экономики, сельского хозяйства и пр., а военные — главы государства, министра обороны, командующих фронтов и армий и т.д. И на этих должностях нас учили, как победить врага, даже если захвачены большие территории страны. Знаете, что мы постигали систему управления государством в соответствии с Ленинской теорией познания? Он также называл ее «теорией зеркального отражения». Ее смысл в следующем: для того чтобы познать и управлять тем, что ты познал, необходимо перейти от живого созерцания к абстрактному мышлению, а от него — к практике. Живое созерцание — это, например, книга, документ, приказ. Ты их читаешь, а сам мысленно представляешь, как исполнить то, о чем прочел. А потом думаешь, как это максимально эффективно претворить в жизнь. Нельзя быть руководителем, если не представляешь, как будешь чем-то управлять, реализовывать указы президента, распоряжения губернатора. К сожалению, я встречал большое количество управленцев, которые не обладают такими качествами, — они просто хорошие ребята. Прочитают указ и бегут «копать яму», не продумав, какой она должна быть глубины и ширины, в каком месте ее рыть, сколько для этого потребуется техники и людей с лопатами и пр. Военный командир уж тем более должен мыслить абстрактно. Он обязан представлять себе бой до мелочей: когда начинает огонь артиллерия, когда пойдет пехота, в какой момент артиллерии прекратить огонь, чтобы пехота не попала под обстрел своих же, когда пускать авиацию, ракетные войска и пр. Генералы составляют схемы, просчитывая все до секунды. Но и военные, и гражданские генералы, рисуя стрелы на картах, всегда должны помнить, что на острие этих стрел находится солдат, человек. Вот этому нас и учили в Академии Генштаба.
— Как оказались в Краснодаре и какое впечатление произвел на вас город?
— Юг России считался самым комфортным местом службы, особенно для генералитета, а Краснодар — одним из лучших: климат приятный, до моря недалеко. Сюда назначали по блату, а я оказался случайно. После службы в Калининграде и учебы в Академии Генштаба меня направили в Туркмению. В Ашхабаде тогда стояла наша 56-я армия, Ниязов уже стал первым президентом республики. Туркмения начала создавать свои ВС, встал вопрос о передаче им военных объектов и оружия. Никто не был против, ведь до этого наша страна платила за содержание всех этих объектов.
К российским военным относились очень хорошо, офицерам предлагали остаться, обещали двойные оклады, новые звания вне очереди, свое жилье. Кто-то оставался, но большинство все-таки хотело в Россию, я тоже. Тут как раз министр Грачев приехал с инспекцией нашей группировки, и мне посоветовали напрямую подать ему рапорт о переводе в РФ. Понятно, что он этим не стал бы заниматься, но черкнул бы своей рукой в главное управление кадров рассмотреть мой вопрос. Так и произошло. За завтраком подал министру рапорт, он написал — «Удовлетворить». Я был уверен, что меня вернут в Калининград, но тут выяснилось, что мое место отдали генералу, вернувшемуся из Германии. Я сильно расстроился: ну вот, снова мыкаться по дальним заставам. И тут звонок из Генштаба: «Назначаетесь в Краснодар первым заместителем командующего 49-й армией». Я был рад. Не знал тогда еще об очень тревожных событиях, происходивших на Северном Кавказе. Тогда уже разгорался Осетино-Ингушский конфликт, и я уже через три месяца после вступления в новую должность принял в нем участие в качестве командующего российской группировкой, которая выступала в качестве миротворцев. Выехал туда в ночь на 1 января 1993 года. Полгода стояли в поселке Терском на границе между республиками, причем в нас стреляли обе стороны, потому что каждая из них считала, что мы против них. Почти каждый день кто-то погибал на блок-постах. Вот так: войны не было, а жертвы были.
«О войне не думали»
— Вы понимали, что рано или поздно вас отправят в Чечню?
— Все распоряжения идут сверху вниз: мы постоянно получали секретные шифровки о том, что происходило в Чечне и других республиках, предполагали, что дальше будет только хуже. О войне не думали, но о серьезном конфликте, в который нам рано или поздно придется вмешаться, — да. Мы знали, что Северный Кавказ напичкан оружием, что везде организовываются бандформирования, поэтому очень много тренировались на полигонах, проводили учения, стрельбы.
В конце августа 1994 года из Северной Осетии была полностью выведена оперативная группировка 49-й армии, так как обстановка там заметно улучшилась. На последнем бэтээре уходил и я. В сентябре нашу армию преобразовали в 67-й армейский корпус — понизили в ранге. Почему — до сих пор не знаю. Но дело в том, что преобразовали именно нашу армию, находившуюся в регионе, где назревала конфликтная ситуация. Это существенно ослабило Юг России.
Командующий армией отказался от должности командира корпуса, вместо него назначили другого генерала, прибывшего из Германии. Но он буквально пару недель побыл в этой должности и уехал в отпуск. И командование корпусом полностью легло на мои плечи. Я стал исполняющим обязанности командира корпуса почти на год.
— Когда получили приказ выдвигаться на Грозный?
— Десятого ноября пришла письменная шифровка, потом поступил звонок командующего войсками округа генерал-полковника Митюхина послать в Чечню небольшую оперативную группу. Ее было приказано сформировать из 131-й Майкопской бригады. В сводный отряд входили рота танков, рота БМП, артбатарея, немного пехоты, группа поддержки. 15 ноября отряд выступил на Моздок. А потом потребовали еще один сводный отряд, потом еще и еще. Всем этим непосредственно в Майкопе занимался я. А дней через десять снова звонит Митюхин, говорит, из Волгограда такая же группировка выдвигается, ее лично генерал Рохлин возглавил. Я понял намек, хотя недоумевал: зачем и.о. командующего корпусом командовать полком? Это не соответствовало моей должности. Но раз высшее руководство так решило, надо выполнять. Отправил адъютанта в Краснодар к жене с запиской, какие вещи нужно собрать, и отбыл прямо из Майкопа. Вера Ивановна потом сетовала, что даже домой не заскочил. В следующий раз мы с ней увиделись только в марте 1995-го, так как командировка затянулась.
Продолжение интервью с генералом читайте в следующий четверг.
Текст подготовила Наталья Галацан