— Связи — это, на мой взгляд, самое последнее дело. Мы часто концентрируем все свои мысли и эмоциональные устремления на том, чего у нас нет, а надо, наоборот, ценить то, чем мы обладаем, и это развивать.
— Есть ли у вас свои секреты работы над ролью?
— Выучить слова, текст… Марк Анатольевич (Захаров, реж. Ленкома. — Прим. авт.) начал очень быстро работать: он приходит с уже готовыми сценами. И тебе нужно взять и влезть в эту форму. А как? У каждого своя кухня, особых секретов нет.
Единственно, что для меня жизнь персонажа начинается, когда из зрительного зала уходит режиссер, а приходят люди, притом не те «добрые зрители» — критики и приглашенные бесплатно, а обычные, те, что купили билет за свои кровные.
— Для вас есть различие — заплатил человек или нет?
— Человек, который отдал часть своей зарплаты, и это не я придумал, а Захаров, подсознательно желает получить удовольствие. И даже если ему скучно, он говорит, что просто устал. Ну не зря же он за билет 5000 заплатил!
В театре, в отличие от кино, где может сниматься абсолютно любой человек, и даже Шварценеггер, происходит то, что невозможно зафиксировать никакими камерами: общение с помощью роли со зрителем, энергетический обмен. И это для меня как актера — самый важный процесс работы.
— Вам приходилось внедряться в жизнь героев?
— У меня была одна роль в кино, когда пришлось серьезно готовиться… Это сейчас я могу сесть и прочитать минут на 40 лекцию о снайперской работе — о тактике, стратегии, способах маскировки, а тогда для съемок в фильме «Снайпер.
Оружие возмездия» я на два месяца погрузился в литературу, работал со спецназовцами и ездил с ними на стрельбища. Для того чтобы люди-профессионалы, которые будут смотреть этот фильм, мне поверили. Во всем есть маленькие нюансы, выдающие непрофессионалов. Вот вы знаете, чем стрелок-спортсмен отличается от стрелка-снайпера?
— Нет. Чем?
— Постановкой локтя! Конечно, не без борьбы с режиссером и оператором, которые в снайперском деле ничего не понимали, но пришлось менять даже целые сцены. Осталась тогда только одна «лажа» — мозоль на моем пальце, чего не может быть у реального снайпера, потому что спусковой крючок их оружия предельно тонкий, а спуск — предельно мягкий.
— Почему такой опыт единственный?
— Я в этом смысле ленивый, да и актерский организм невечный: можно же себя похоронить, чтобы заплакать. Но лучше разбудить собственную фантазию, чем я и пользуюсь, особенно на эстрадной сцене.
— У вас был великолепный опыт работы с Анатолием Эфросом, это он вас этому научил?
— Он меня взял в Театр на Таганке сразу после окончания театрального института. И хотя я понимал, что он великий, но в силу юности не догонял, насколько. Идиотом был. Несколько раз Эфрос репетировал со мной прямо в своем кабинете, который был переделан из гримерки Высоцкого. Я был молод, спортивен и прыгал по шкафам, а он объяснял мне так, как между собой общаются друзья.
Показывал гениально просто, но когда я пытался повторить, ничего не получалось. Он мне сделал подарок: свой первый профессиональный спектакль я сыграл в День театра, 27 марта. Пока Эфрос был жив, я жил как в розовых очках, когда ушел, вступил во взрослую жизнь.
— Есть ли сегодня интересные режиссеры и драматурги?
— Есть, несомненно, но уровня Александра Вампилова я пока не встретил.
Нравится Юрий Быков: у него есть свет в душе. И как бы ни черна была история, которую он рассказывает, в ней есть внутренняя надежда, и мне как зрителю она передается.
Что касается Звягинцева — а я с ним учился параллельно, — то он для меня остался режиссером одного фильма — «Возвращение». Его «Левиафан» вызвал у меня тошнотворный эффект, не считаю этот фильм предметом искусства.
— Как вы относитесь к сериалам?
— Андрей Кончаловский назвал их «теледиареей». Я согласен. Этот ужас, который показывают по федеральным каналам, даже не стоит нашего разговора. Есть еда, которую мы едим, и она полезна для жизнедеятельности, а есть жвачка, которая ничего не дает, кроме дебильного выражения лица и выработки сока, разъедающего стенки желудка.
— В чем будущее российского кинематографа?
— Состояние современного кинематографа — отсутствие внутреннего наполнения, духовная пустота. Недавно, во время перелета, в самолете посмотрел шесть серий «Домашнего ареста». Артисты хорошие, играют прекрасно, сцены срежиссированы. Печально другое: там совсем некого полюбить, там все уроды. В чем смысл такого послания?
Мне очень понравился фильм Данилы Козловского «Тренер». И не только потому, что это хорошо поставленное кино. Главное, что оно — абсолютно человеческое высказывание, «телеграмма из души». Вот это для меня архиважно, в этом вижу будущее кинематографа.