Николай II и Сталин — на одной стене
Владимир Васильевич с супругой живет в небольшом деревянном доме в пригороде Краснодара. Он встретил нас за калиткой (хозяйка в это время бегала по делам) — невысокий, крепкий, с длинной окладистой белой бородой. Ну классический Дед Мороз! Не хватает только красного кафтана и мешка с подарками.
Жилище нашего героя напоминает музей. У входа висят коромысло, чугунная заслонка для русской печи, немецкий и русский штык-ножи, старая стиральная доска и даже калитка в сад кубанского чугунного литья. Внутри пахнет деревом и травами. Радушный хозяин с порога предлагает нам выпить иван-чая собственного сбора и попробовать мед с пасеки, которая находится прямо за домом.
Пока Владимир Васильевич собирает на стол, мы с фотографом оглядываемся. На стене висят казачьи шашки — как оказалось, аж XIX века, а над ними — впритык друг к другу — портреты Николая II и Сталина. Вот уж неожиданно! Интересуемся у хозяина дома, как представители радикально противоположных друг другу социально-политических устройств оказались в одном углу?
Ничего необычного. Уважаю эти две исторические фигуры. Жаль только, что Николай II оказался мягкотелым, а человеком он был хорошим,
— пожимает плечами мужчина.
В беседе Владимир Васильевич постепенно переходит на кубанскую балачку — мягкую, певучую, с характерным произношением.
Был учителем — стал солдатом
Говоря о героях Великой Отечественной, мы часто вспоминаем людей, удостоенных множества наград и орденов. Однако в тени зачастую остаются простые солдаты, чьи подвиги не менее значимы, но по тем или иным причинам не получают официального признания. Одним из таких героев является отец Владимира — Василий Тарасович Красный.
Он родился в апреле 1914 года в ст. Калниболотской Кубанской области. Примерно в 1934-1935 гг. начал работать учителем в ст. Ново-Ивановской Новопокровского района. На срочную службу не попал, но в июне 1941-го был призван на фронт.
На войне Василий Тарасович вел дневник. Его родной сын сохранил часть записей, благодаря чему мы смогли немного глубже погрузиться в историю тех лет. Это не официальная хроника, но та невидимая нить, которая связывает нас с прошлым. Не с парадной его стороной, а с настоящей, полной боли, тоски, мужества и человеческого света.
Первая запись датирована 29 августа 1941 года:
«В темноте погрузились в вагоны. В каждом вагоне своя особенность. В нашем поют «Катюшу», в соседнем играет баян, в следующем — кто-то играет на гитаре цыганский танец, другой, хлопая пилоткой об пол, присвистывая, задает трепака так, что дробь каблуков заглушает пыхтение паровоза. И вдруг весь этот шум покрывается ревом гудков. Моментально всё замирает, город погружается в темноту. В темноте стонут сирены, да где-то за городом ревут моторы истребителей. Воздушная тревога».
Ценность таких записей особенно важна. Мы будто переносимся на восемь десятилетий назад и оказываемся в том самом вагоне, где играют баян и гитара и какой-то боец отплясывает так, что слышно в соседних вагонах.
На страницах дневника мы встречаем еще двоих — шутника и любимца всей роты Пакуля и его друга Сергея. Как сложилась их судьба, неизвестно, но имена их навсегда остались на бумаге.
«Казак, возьми!»
До и после войны Василий Тарасович работал учителем, а после занимал должность директора школы. К детям относился очень трепетно, особенно меня тронула следующая запись во фронтовом дневнике от 1 сентября 1941 года:
«Едем. На станциях толпы народа. Бросают цветы, фрукты. На какой-то станции парнишка лет пяти долго бежал рядом с вагоном, неся в одной руке яблоко, а другой поддерживая спадавшие штанишки. Видя, как ему хочется передать свое яблоко, я, взявшись за дверь, свесился к нему и взял яблоко. И надолго врезалось в память радостное лицо, курносый влажный нос и прерывающийся голос: «Казак, возьми!». Этот случай заставил меня немного взгрустнуть: мне вспомнились мои ученики, которые сегодня, 1 сентября, шумной гурьбой придут в школу. Нет! Не дадим немцу нарушить счастливое детство наших ребят!»
«Девочка четырех лет скончалась у меня на руках. Проклятые немцы!»
Многие заметки в дневнике были написаны прямо в окопах, иногда в вагончиках и землянках. Ранений на долю Василия Красного выпало много. Некоторые строки дневника читать особенно грустно:
«22 июля 1942 г. Массированный налет вражеской авиации на Иловлю. В 8 часов, во время завтрака, я находился в летней кухне и случайно побежал в комнату за папиросами. В это время начали бомбить. Одна бомба попала в летнюю кухню, где была вся семья квартирохозяина. Все погибли. Девочка 4 лет скончалась у меня на руках. Проклятые немцы! Взрывной волной меня бросило на землю, и здесь же рядом я увидел девочку. Когда я ее подхватил, она была еще жива. Изо рта и ушей текла кровь. Еще и сейчас чувствую ее предсмертное дрожание у себя на руках и судорожный шепот окровавленными губами: «Мама». Проклятые немцы!»
Все эти истории известны нам только благодаря записям, ведь, по рассказам Владимира Красного, после войны отец не любил вспоминать те страшные события.
Я несколько раз пытался его расспросить, но он только отмахивался — мол, мал еще. А чуть позже мать сказала, что лучше не спрашивать. Когда батя начал болеть, к нему стали приходить мужики. С одним из них, Андреем Масловым, они, как я понял, вместе служили. В такие моменты я взбирался на подоконник и подслушивал их разговоры через форточку. Если начинали про охоту или про баб говорить, сразу слезал — неинтересно. А вот если про войну, сидел до конца. Один раз даже бычок прилетел прямо мне на спину — кто-то из них в окно кинул. Я еле стряхнул, но молчал, не выдавал себя. Историй я, честно говоря, помню немного, но обсуждали они точно страшное. Это чувствовалось,
— вспоминает Владимир Красный.
Любопытно, что когда Василий Тарасович лежал в госпитале после тяжелого ранения, у него была возможность побеседовать с писателем Виталием Закруткиным — автором книги «Кавказские записки». И, вполне вероятно, некоторые истории оттуда были вдохновлены именно Красным.
Через годы догнали фронтовые раны
Воевал Василий Тарасович до 1944-го, а 20 марта того года вышло Постановление ГКО СССР №5414 «О мерах по обеспечению педагогическими кадрами школ в освобожденных районах». Согласно этому документу, его уволили из действующей армии и направили работать в станицу Ново-Ивановскую. Это решение, можно сказать, спасло ему жизнь — по крайней мере, отсрочило ее неизбежный финал.
Умер он, когда сыну, Владимиру, было всего десять. Казалось бы, возраст, в котором многое забывается. Но некоторые образы, сцены из детства остались в памяти.
Он вспоминает, что отец увлекался охотой. Однажды он, вернувшись домой, протянул ему кусочек черного хлеба в крошках, пыли, с привкусом табака и сказал, что это от зайчика. Маленький Володя ел этот хлеб по чуть-чуть, растягивая удовольствие на три дня. Ему тогда было всего три года.
Фронтовые ранения, полученные отцом во время службы, долго не давали о себе знать, но в итоге оказались сильнее. Четыре пули, прошедшие когда-то через грудную клетку, напомнили о себе через восемь лет после Победы. В 1953 году Василий Тарасович вынужденно оставляет работу. И 28 февраля 1961-го умирает от туберкулеза. Ему было всего 47 лет.
Шесть лагерей, пять попыток побега
Непростой оказалась и судьба отца жены Владимира Красного — Ивана Андреевича Гека. Он был малолетним узником немецких концлагерей, прошел через шесть лагерей и совершил пять попыток побега. В его личном деле значилось: «Склонен к побегу».
«А зачем ты убегал? Тебя же убить могли. Куда ты из Германии побежишь?» А он мне отвечал: «Да я ленивый работяга, не хотел работать, вот и убегал. А убивать им меня зачем? Им же надо, чтобы я работал. Побьют, в карцер на месяц, потом в другой лагерь переведут — и опять пашешь. А куда деваться»,
— передает разговор с тестем Владимир Красный.
Будущая жена Ивана Андреевича жила в блокадном Ленинграде. С 1941 по 1943 год работала на заводе им. Орджоникидзе. В конце блокады заболела тифом, и ее вывезли из города. Пара познакомилась уже после войны, но остаться жить в Ленинграде они так и не смогли.
На тесте висело клеймо «изменника Родины» из-за того, что он оказался в плену. Этот статус сохранялся за ним долго, возможно, до 1970-х. Даже когда спустя время удалось получить официальную справку, подтверждающую, что он являлся малолетним узником концлагерей, ситуация не изменилась. На малую родину он так и не вернулся. Статус пленного в глазах государства автоматически означал «не героически погиб, а выжил», значит, по жестокой логике того времени, запятнал честь,
— с сожалением замечает наш собеседник.
Пришлось им переехать в Архангельскую область, в глухой леспромхоз, где и прожили всю жизнь. Уже в старости их забрали к себе родственники, и последние годы прошли в кругу семьи.
О себе же Владимир Красный говорил неохотно — скромничал, отшучивался, переводил разговор на других. Но все же нам удалось узнать, что в молодости он служил на флоте. В 1970-х годах был моряком 5-й эскадры, нес службу с честью, награжден медалью «За воинскую доблесть». Сам он при этом подчеркивает, что никаких подвигов не совершал — просто добросовестно выполнял свою работу.
Вместе с супругой вырастили двоих сыновей, сейчас помогают в воспитании восьми внуков.